Я не сводил глаз с кишлака. Остап и Смола не стали заходить слишком далеко, остановились у большого двухэтажного дома под навесом, закрывающим от солнца едва ли не половину улочки. Я видел, как Остап разговаривает с афганцами, активно помогая себе руками. Внизу шли международные переговоры. И здесь, на горе, тоже шли международные переговоры. Мы находили точки соприкосновения интересов.
— Значит, мы и действовать должны, как союзники, Эндрю, — продолжал Дэвид.
Я старательно делал вид, что всецело поглощен наблюдением за кишлаком, а Дэвида слушаю вполуха. На самом деле разговор с Дэвидом был сейчас не менее важен, чем безопасность моих парней. Просто я хотел, чтобы Дэвид первым начал меня о чем-то просить. В этом случае мне легко будет перейти на банальный торг, и поставить ему условие. Я знал, о чем он станет меня просить. Это будет крайне опасная авантюра. И за нее я потребую не менее дорогую услугу.
— Афганцы несут канистру, — сказал Удалой, наблюдая за кишлаком через оптику. — Лепешки… Апельсины…
— Эндрю, арабские террористы и для вас враги, так ведь?
— Что ты хочешь, Дэвид? — напрямую спросил я.
— Чтобы вы помогли вызволить из плена моих товарищей.
— И как ты себе это представляешь?
Дэвид тянул с ответом, делая вид, что набирается сил. А я знал, почему ему нелегко ответить на мой вопрос.
— Есть два плана, — осторожно начал Дэвид, тщательно подбирая слова.
— Кажется, им дали сыр! — громко и радостно воскликнул Удалой по-русски, отчего Дэвид вздрогнул и с тревогой посмотрел на кишлак.
— План первый, — продолжал Дэвид. — Он совершенно безопасный для вас, но мы потеряем впустую много времени, и шансы, что мои парни доживут, очень невелики.
— Что за план?
— Вы поможете мне дойти до шоссе, а оттуда на перекладных довезете меня до нашей базы. Один я не выживу, меня наверняка убьют где-нибудь по дороге. На базе я сообщу место, где мучаются в плену наши парни, и туда вылетит группа быстрого реагирования.
— А второй план?
Дэвид криво улыбнулся, словно стыдился произнести вслух откровенную чушь:
— А второй — это мы сами, впятером, попытаемся вызволить ребят.
— Сколько человек охраняют пленных? — спросил я.
— Их держат в зиндане на краю кишлака, — торопливо, словно боясь, что мой интерес к пленным угаснет, стал объяснять Дэвид. — Если не принимать в счет жителей кишлака, то непосредственно у ямы дежурят три-четыре человека.
— А если принимать в счет жителей? — уточнил я.
— Это самоубийство, — по-английски сказал Удалой, не отрываясь от прицела. — Они опять расплачиваются патронами.
Удалой, зараза такая, по гороскопу весы. Никогда не поймешь, где он стоит, что делает, и о чем говорит. Его сознание колеблется где-то между чашами. Вот он упомянул про самоубийство. К чему это было сказано?
— Я не пытаюсь принизать степень риска, — продолжал Дэвид. — Арабские наемники — серьезный противник. Но я видел вас в бою и выражаю свое восхищение.
Не люблю похвалу. Всегда воспринимаю ее как корыстную лесть. Даже если генерал после выполнения задания говорит мне: «Молодец, майор», я не знаю, куда спрятать глаза и руки от тягостного чувства. И Дэвид, полагая, что я кинусь целовать его в знак благодарности за столь высокую оценку наших достижений, сделал большую паузу.
— Не понимаю, чему ты восхищаешься, — сквозь зубы процедил я. — Мы вчетвером полчаса ползали под пулями и не могли одолеть двух дикарей.
Я отбил у него инициативу и оптимистичный тон. Пусть знает, что его просьба очень и очень дорого будет стоить.
— Тем не менее, вы одержали победу, освободили меня и сами остались невредимы… — Дэвид попытался вернуться на прежние позиции, но я его тотчас перебил:
— Лейтенант, я знаю, что все надо умножать как минимум на десять. Там, где по вашими словам три охранника, надо ожидать тридцать злобных, наполненных ненавистью к американцам дехкан. А нас всего четверо, не считая вас, раненного и морально раздавленного…
— Но… — попытался он возразить.
— К тому же у нас ограниченный запас патронов, гранат и средств первой медицинской помощи, отсутствуют бронежилеты и радиостанции. И мы просто умираем от голода и жажды. Вот она такая русская правда, лейтенант.
Дэвид загрустил.
— Мои товарищи… — прошептал он. — Они погибнут…
— Мы можем проводить тебя до шоссе, — предложил я.
— После того, как поедим и поспим, — вполголоса добавил Удалой.
Дэвид вообще потемнел лицом.
— А смысл? Их убьют. Здесь время играет все.
И тут он сделал то, чего я никак не ожидал от офицера американской армии. Дэвид вдруг схватил мою руку, прижался к ней лбом и быстро и горячо зашептал:
— Я тебя очень прошу! Командование отблагодарит вас! Мы заплатим вам. Семьи спасенных вами солдат будут всю жизнь молиться за вас. Вся надежда только на вас!
— Не о том ты говоришь, лейтенант! — сказал я, вырывая свою ладонь из цепкой хватки Дэвида. — Ты не столько за своих товарищей беспокоишься, сколько за себя. Боишься, что тебя будут судить за трусость. Боишься полных упрека глаз родственников солдат.
— Они возвращаются, — сказал Удалой. — Втроем.
Глава 18
Третьим был ишак. Через его тощий хребет были перекинуты мешки и пластиковые фляги с водой. Остап и Смола плелись за животным. Идти в гору, в самый солнцепек — настоящая пытка. Усталость и раздражение бойцы вымещали на ишаке, поочередно пиная его.
— Командир, две сумки еды за три патрона! — доложил Остап, забравшись на гору и опускаясь рядом со мной на камни. — Эти афганцы напомнили мне туземцев с Таити, у которых матросы Кука выменивали мясо и рыбу. За ниточку стеклянных бус — свинья, за гвоздь — корова.
Удалой жадно припал к фляге с водой. Напившись, он вытер рукавом губы и спросил:
— Откуда такая щедрость? Вода не отравлена?
— Мы признались им, что мы — русские, — ответил Смола, развязывая мешки и раскладывая на куске полиэтиленовой пленки лепешки и белый кусковой сыр. — Сначала они решили, что мы американцы, и попытались нас убить. Тогда мы начали ругаться матом, и случилось чудо.
— Там каждый второй по-русски неплохо говорит, — добавил Остап. — Оказывается, весь кишлак когда-то состоял в отряде самообороны, который поддерживал наш советский батальон. Люди до сих пор помнят совместные советско-афганские митинги дружбы. Еду нам задаром отдавали.
— Ишака только просили вернуть, — предупредил Смола.
Удалой, получая несказанное удовольствие, сел рядом с Дэвидом. Лицо его сияло улыбкой. На небритых щеках красовалась пикантная ямочка.
