Книга Всегда горячие гильзы, страница 25. Автор книги Андрей Дышев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Всегда горячие гильзы»

Cтраница 25
Глава 21

На фоне контрового света заката серые стены дувалов казались черными. Откуда-то едва слышно доносилась тягучая заунывная музыка. Пахло горящим углем, навозом и горячими лепешками. Мы замечали застывшие перед багряным закатом неподвижные силуэты людей в чалмах, сгорбленных старух, овец. На плоских глиняно-соломенных крышах торчали рядки засыпающих голубей. Одинокий дехканин вез по разбитой дороге кривую скрипучую тачку с ворохом сухой травы.

— Охрана где? — шепнул я Дэвиду.

Он показал рукой.

— Где дом в два этажа, видишь? Еще чуть правее — щербатый дувал. И к нам ближе метров пятьдесят…

— Там, где куст?

— Это не куст. Это человек с автоматом на корточках.

Мои глаза постепенно привыкали к сумеркам, и я уже мог разглядеть первого охранника. Голова второго ритмично покачивалась над срезом крыши полуразрушенного сарая. Время намаза давно прошло, так что, скорее всего, охранник просто клевал носом, засыпая.

Смола набрал в ладонь пыли, плюнул, растер и стал намазывать глиной себе лоб и щеки. Остап заталкивал гранату в нагрудный карман. Карман был слишком узок, и граната в него не входила. Остап кряхтел, применял силу. Я услышал треск ткани.

— До чего ж у америкосов форма неудобная. В наш карман бутылка запросто входит. А у них даже гранату не сунешь.

Удалой заряжал магазин. После дневного боя наш боезапас слегка оскудел, и если бы не трофейные патроны, я не знаю, с чем бы мы пошли на зиндан.

Дэвид чертил на земле схему двора, в котором находилась яма-тюрьма.

— Ворваться лучше не через ворота или калитку, а с тыла — через крышу дома. На ней сидит ушлый талиб с пулеметом, но он держит на прицеле яму и ворота. Если сделать все тихо и быстро, остальные могут и не заметить. А потом этим же пулеметом поддержать тех, кто будет освобождать пленных.

«Если сделать все тихо и быстро, — подумал я. — Легко так рассуждать, когда под пули пойдут другие».

— Вот тебя-то мы и поддержим этим пулеметом, — сказал я.

— Меня? — слегка растерявшись, уточнил Дэвид. — А разве… разве вы мне дадите оружие?

— Нет, ты пойдешь без оружия. За нами. Когда мы расчистим двор, ты полезешь в яму к своим. А то нас они могут испугаться и наломают дров.

— Ну да, — не очень уверенно ответил лейтенант. — Резонно… То есть, ты предлагаешь мне вернуться в яму?

Он насторожился. Я с любопытством рассматривал его лицо, на которое медленно опускалась тень подозрительности. Дипломат из меня никудышный, как, собственно, из каждого моего бойца. Мы привыкли стенку пробивать своей головой, и не скрываем намерений пробить таким же способом еще пять стен. Конечно же я увидел, что Дэвид испугался и заподозрил нас в предательстве. Спрыгни он в яму — где гарантия, что мы не используем пленников в своих целях. Выпытать у них можно будет любые тайны, не то, что какой-то там склад. Да и вообще, четверо американских военнослужащих, один из которых офицер — это лакомый кусок для всякой грязной дипломатии. Конечно, я мог бы развеять сомнения лейтенанта, заверить его в том, что яма для него — самое безопасное место во дворе, где будут летать пули и литься кровь. Но я не стал этого делать. Не умею. Не хочу. Просто лень. У него ведь нет выбора. Пусть мучается, терзается сомнениями — каждый думает о других в меру своей испорченности.

Я распределил бойцов. Остап вломится во двор через ворота. Смола снимет сидящего на дувале часового, чья голова по-прежнему была видна на фоне угасающего заката. Удалой, прикрывая собой Дэвида, должен будет пробраться во двор через противоположный дувал. А я взял на себя пулеметчика на крыше дома.

Сложность состояла в том, что нам надо было сработать одновременно и тихо, чтобы не растревожить кишлак.

Что ж, как говорится — помолясь, приступим!

Было уже достаточно темно, чтобы мы смогли подойти к кишлаку незамеченными. Почти стихли звуки, лишь кое-где побрехивали собаки, да в сараях тревожно стучали копытами овцы. Мы бесшумно приблизились к крайнему дувалу, прижались к его теплому пористому боку. Я поглядывал за лейтенантом. Не без гордости должен сказать, что мы вернули его к жизни. Когда мы только отбили его у арабских наемников, Дэвид произвел на меня жалкое впечатление. То был забитый, запуганный человечек с остекленевшим страхом в глазах. Сейчас же я видел в нем опытного бойца. Несмотря на ранение, Дэвид хорошо передвигался, принимал условные знаки и держал обстановку под контролем.

Я знаком показал, чтобы мы начали расходиться по своим позициям, и чтобы никто не упускал меня из поля зрения. Бойцы растаяли в темноте. Я выждал несколько мгновений и осторожно заглянул за угол. Темная улица была пустынна и мертва, лишь вдалеке по краю дувала скользили красные отблески костра. Как это всегда со мной бывало, мое сердечко начало учащенно колотиться в груди. Ощущение это было малоприятным только потому, что у меня создавалось ощущение, будто этот стук слышат все в округе. Я набрал полную грудь воздуха, на несколько секунд задержал дыхание, и частыми мелкими шагами двинулся по улочке к темному контуру дома, на крыше которого дремал пулеметчик.

Знаете, что испытывает человек, идущий туда, где должен будет убивать, и где может быть убит сам? Не дай вам бог испытать это чувство. Наверное, никогда к нему не привыкну.

Пройдя самые трудные пятьдесят метров по открытой улочке, как по раскаленной сковородке, я свернул в очень узкую щель, где едва мог уместиться. Плоская крыша теперь была надо мной — подпрыгни, и рукой достанешь. Не успел я отдышаться, как сердце тревожно екнуло в моей груди: в конце этой узкого прохода стояла большая белая собака и смотрела на меня.

Я застыл. Если она начнет лаять — поднимется тревога, и меня обнаружат. Выстрелить — еще большее безумство. Я стоял совершенно неподвижно, даже дышать перестал. Странная, однако, собака. Голова маленькая, а тело округлое, пухлое, шерстяное. Я таращил глаза, вытягивая вперед шею… Э-э-э-э! Да это же не собака, а самое безобидное существо на свете! Овца! И как она здесь оказалась?

Я медленно, шаг за шагом, приблизился к ней. Протянул руку — овца чуть подалась назад. Я крепко смял в кулаке ее шерстяную шубку на загривке и потянул на себя. Теперь не уйдешь, красавица!

Овца жалобно заблеяла. Громче надо, милая! Мне не хотелось причинять животному боль, но как заставить овцу блеять во всю силу? Я схватил ее за уши и стал трясти голову, как большую копилку. Забавное зрелище, жаль, что без зрителей! Овца как могла сопротивлялась, упиралась передними копытами в мои ботинки. Наверное, она думала, что я собираюсь открутить ей голову. Вот страху-то натерпелась! Мы оба кряхтели. Я даже громче, чем она, хотя требовалось как раз наоборот. Один раз я даже лягнул я в мягкий, податливый бок. Упрямое животное только громко сопело, и больше ничего. Ситуация была просто комической, хотя мне было не до смеха. Овца топила меня! И чем дольше тянулось это зоологическое принуждение, тем злее становился я. И когда мне уже показалось, что я ничего от нее не добьюсь, кудрявая особь издала ужасный утробный вой, который эхом разнесся по сумеречным улочкам кишлака.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация