Я не спорю — янки, судя по всему, в самом деле борются за каждого американского солдата. Но если при этом они хватают за горло русского солдата, то ответная реакция сможет их здорово удивить. Как, собственно, и произошло. Смола резким ударом отбил руку лейтенанта и нанес ему несильный удар в челюсть тыльной стороной ладони. Дэвид повалился на землю, но при этом успел схватиться за куртку Смолы. Они оба оказались на земле. Поднимая пыль, начали кататься у наших ног, нанося друг другу удары по лицу. Лейтенант, надо сказать, драться умел, а злость вдобавок придала ему сил. Но Смола — это отдельная песня. Побороть его невозможно в принципе. Он будет сопротивляться до последнего удара сердца. К тому же он гибкий и ловкий, как разъяренная пантера.
Никто из нас не вмешивался в поединок. Напротив, мы наблюдали за дерущимися с интересом, мысленно подбадривая своего соотечественника, соратника и друга. Все закончилось довольно скоро: Смоле удалось заехать лейтенанту кулаком точно в нос. Того мгновения, пока Дэвид пребывал в коротком замешательстве, было достаточно, чтобы Смола распластал своего противника на обе лопатки и победно уселся ему на грудь.
— Ты прости моего парня, — сказал я примирительно, протягивая лейтенанту руку и помогая ему подняться. — У него отработан безусловный рефлекс на разные негуманные жесты.
— Не в жестах дело, — запрокидывая лицо вверх и хлюпая кровью, ответил Дэвид. — Просто мы с вами очень разные люди, Эндрю.
Смола, отряхнул одежду, покопался в рюкзаке и протянул лейтенанту ватный тампон.
— Как шоссе? — спросил я у Остапа.
— Так себе. Местами битая, местами не очень. До базы тридцать километров. За час точно доберутся.
— Ты слышал? — спросил я Дэвида, обнимая его за плечо — что-то вдруг мне на сердце накатила волна жалости к американцу. — Они уже наверняка подъезжают. Майкла отнесут в лазарет, Ричарда отведут в штаб. Будут задавать вопросы…
Я внимательно следил за лицом Дэвида. Он все еще хлюпал носом и останавливал кровь тампоном.
— Надеюсь, Дэвид, твой солдат не станет рассказывать про нас и наши планы?
— Не будет, — односложно ответил Дэвид, прижимая окровавленную вату к распухшему носу.
— Ну, тогда мир и дружба! — подытожил я и протянул Дэвиду руку. — И переходим ко второй части Марлезонского балета.
Смола смотрел на меня с неодобрением. Остап сердито и нервно заталкивал в рюкзак коробки с трофейными патронами. Удалой загорал, подставляя солнечным лучам лицо, потому сидел с закрытыми глазами и вроде как ничего не видел и не слышал. Мы все прекрасно понимали, что уже через десять минут после того, как американцы въедут в расположение базы, сюда прибудет мобильный поисковый отряд, и тогда утирать кровавые носы, скорее всего, придется нам.
Но тогда мы еще не знали и не могли знать, что именно сюда поисковый отряд не придет никогда. Желтое такси с единственной уцелевшей дверцей ровно через пятнадцать минут после того, как в нее сели американские солдаты, было разорвано в клочья в результате прямого попадания в бензобак кумулятивной гранаты. Произошло это на крутом повороте, где все машины резко сбрасывают скорость, и где так удобно организовать засаду. Когда обломки машины железным дождем рухнули на землю, на почерневшую от копоти дорогу выбежали два вооруженных «калашами» человека в черных чалмах, края которых закрывали им лица. Они искали трупы, точнее то, что от них осталось. Они обошли пылающий обломок двигателя, пнули ногой покореженный обрывок капота, плюнули на чадящее колесо. От водителя и пассажиров, по-видимому, не осталось ничего, кроме обугленного лоскутка ткани цвета хаки. Они подняли этот лоскуток, отнесли на обочину, где бросили на землю и привалили большим тяжелым валуном.
Глава 24
Дэвид, собака такая, тормозил нас как только мог. Когда мы бежали спасать его парней, он вызывал у меня восхищение своей выносливостью. Сейчас же, когда мы уносили ноги от того места, куда мог прибыть мобильный отряд, он плелся в самом хвосте, хрипел как загнанная лошадь и часто просил остановиться. Мои парни, вне всякого сомнении, видели в этом только желание американца сдать нас своим партнерам. Но я не был таким категоричным. Лейтенант все-таки не полный идиот, и должен был понимать, что едва на горизонте покажется какая-либо американская техника, к его голове будет приставлено сразу четыре ствола. Просто человек, говоря языком офисного планктона, утратил мотивацию на быстрое перемещение из пункта А в пункт Б. Для себя он уже все выторговал и сделал. Теперь он работал на нас. А это не так интересно.
Когда солнце коснулось линии горизонта, я объявил привал. Мы повалились на дно сухой канавы, по которой весной, должно быть, весело бежит ручей. По кругу пошла последняя бутылка с водой.
— Далеко еще? — спросил я, тщательно прополаскивая рот.
— Километров десять. Или двадцать, — неопределенно ответил Дэвид.
Наше напряженное молчание было столь красноречивым, что Дэвид поспешил объясниться:
— Эндрю, ты пойми меня правильно. Мне нечем защитить себя, случись что… Знание того места — единственное, что вынудит вас… что побудит вас…
Он с таким трудом подбирал слова, что мне пришлось прийти ему на помощь.
— Что не позволит нам расстрелять тебя?
Дэвид сначала хотел возмутиться, но все же согласился и кивнул:
— Да, наверное, так. До тех пор, пока я вас веду, я чувствую себя в безопасности.
— Очень правильно ты думаешь, — мрачным голосом заметил Смола и лег грудью на край канавы, чтобы было удобнее осматривать местность через прицел винтовки.
— А я не согласен, — сказал Удалой, вытаскивая из кармана опять зазвонивший смартфон. — Склад могут показать и другие люди… Как всегда, вырубать, командир?.. Есть вырубать! (Ткнул пальцем в дисплей. Звонок прекратился). Желающих показать нам склад — как собак нерезаных. Но мы выбираем лишь самых достойных… (Затолкал смартфон в карман). Кто помнит такую игру — тамагочи? Вот я как бы в нее играю. Если не сброшу вызов, не отреагирую на звонок — человек потеряет последнюю надежду. Он поймет, что мы отдали предпочтение другому проводнику. А все почему? Никто не знает. Чем наш родной русский проводник хуже толерантного политкорректного евроамериканца? Смола, ты можешь поклясться своим двадцатисантиметровым стволом, что толерастия более надежна?
— Хорош болтать! — оборвал его Смола, внимательно смотрящий через прицел на пустыню. — Меня уже тошнит от тебя.
— А мне нравится его треп, — сказал Остап. — Я тоже считаю, что тамагоча удобнее. Носи его себе в кармане да вовремя на клавиши нажимай. А с этим, — Остап кивнул на лейтенанта, — одна головная боль. То друзей его освободи, то на такси их отправь, то капризы выслушай. И, чего доброго, соплеменники его вот-вот нас найдут. А чем это для нас обернется? Гуантанамо. Гамбургеры. Кисло-сладкий соус. Пепси. И толстожопые бабы в спортивном трико. Я все это на дух не переношу, так и знайте…
