А момент был просто ключевым. Идти против вооруженного до зубов взвода втроем или вчетвером — разница в двадцать пять процентов.
Дэвид все прекрасно понимал, но пока молчал.
— Ты сдержал свое слово, — сказал я ему. — Больше я не вправе тебя задерживать. Можешь идти, Дэвид.
— Да, — кивнул лейтенант. — Ты только пойми меня правильно… Все мои товарищи, наверное, погибли. Я единственный, кто знает правду. И, наверное, это очень важно — донести информацию до моих командиров.
— Конечно, — подтвердил я.
— Давай, топай без длинных и трогательных речей, — проворчал Смола.
— Но я хочу сказать о другом, — не обращая внимания на реплику, продолжал Дэвид. — Военных на всей планете без клятв и присяги может объединить только одно — общее и обязательно справедливое дело. Я всегда считал наркотики злом. А сейчас, когда я знаю, ради чего были взяты в плен и казнены мои товарищи, вообще считаю этот склад центром зла. И у меня к нему личные счеты… Я… я остаюсь с вами.
— Вауу! — воскликнул Смола. — Нашего полку прибыло! Клянусь своим стволом, это заявление достойно уважения!
— И в этом есть один большой плюс, — вставил Остап. — Вам, лейтенант, больше никогда не придется оплакивать гибель своих товарищей. Потому что после сегодняшнего боя оплакивать будут тебя.
— Ладно, не каркай! — сказал я и протянул Дэвиду руку. — Добро пожаловать, лейтенант, в ряды спецназа ВДВ России!
— Вы отличные парни, — расчувствовался Дэвид.
— Чего о тебе мы пока сказать не можем, — хмыкнул Смола и назидательно поднял палец.
— Советую тебе все же не терять голову и быть осторожным, — дал я совет — наверное, глупый. — Кое-кто собирается свести с тобой свои счеты.
Дэвид начертил на песке примерную схему бастиона, и мы распределили каждому сектор. Перед тем как двинуться вперед и рассредоточиться, мы традиционно обнялись. Первый раз за последние три года среди нас не было Удалого. И первый раз мы обнялись с человеком, которого знали всего чуть больше двух суток.
Глава 33
Это было одно из самых безнадежных наших дел. Мы вчетвером заползли в осиное гнездо. Мой рассудок с трудом воспринимал происходящее, ибо оно было просто абсурдным. Когда мы представляем себя, ведущего бой с противником, то наше воображение способно нарисовать ну пять… ну семь врагов, стреляющих из-за углов. Мои же глаза видели не менее двух десятков. И я был один среди них!
Нам удалось надолго оттянуть начало активных и открытых боевых действий. Я пробрался в бастион через самую дальнюю стену, и бесшумно снял там одного за другим двух часовых. Сначала у меня возникло ощущение, что Фролов сказал правду. Оказавшись во внутреннем дворе, я минуту или две наблюдал за обстановкой, и не видел людей. Казалось, кроме двоих, которых я убрал, да истукана в каске на вышке, здесь больше никого нет. Но едва я сделал несколько шагов, плотно прижимаясь спиной к стене, как увидел пятерых спящих вповалку афганцев. Это были не грузчики — каждый спящий как жену обнимал винтовку или автомат. Резать их по одному было верхом безрассудства, но я даже сам не понял, почему именно этим и занялся.
Не буду подробно рассказывать об этом мерзком деянии. Только в двух словах о методике: фокус в том, чтобы зажать одной рукой рот, и резко перерезать горло надо было одновременно. А потом крепко прижать к ране скомканный шарф или накидку — что было рядом. Да еще коленом придавать ноги жертвы, чтобы не стучали по полу во время агонии. И выждать в таком раскоряченном состоянии минуту. Потом тихо перейти к другой жертве и проделать всю эту процедуру еще раз.
Я бы завершил процедуру благополучно, но везение не может быть бесконечным. Когда затих четвертый по счету охранник, началась стрельба. Последний уцелевший тотчас вскочил на ноги, попытался крикнуть, но я тотчас свалил его на пол ударом кулака. Он не выпустил из рук автомат, даже успел снять предохранитель, но всадил ему нож в грудь по самую рукоять.
Вся остальная боевая работа проходила в дыму, с криком и почти безостановочной стрельбой. Оглушительный треск автоматов нарастал как снежный ком. Я выбежал на середину бастиона, и стал крутиться на месте как юла, поливая во все стороны очередями. Перед моими глазами мелькали чалмы, темные лица с выпученными глазами, оскаленные и перекошенные рты, пламя из стволов — на все эти раздражители я реагировал мгновенно, целясь от бедра и методично нажимая спусковой крючок. Я уже сам рычал и кричал от избытка чувств и эмоций, но мой крик заглушал грохот боя.
Потом я стал пробиваться к сараю с наркотой. Справа от меня спокойно и жестко работал Смола. Мы держали друг друга в поле зрения, обменивались взглядами и подавали друг другу сигналы. Он попросил меня прикрыть его, и ринулся к дверям в сарай. Из крохотных окошек, больше похожих на бойницы, хлестал огонь. Смола прижался спиной к стене, на полусогнутых ногах приблизился к одному из окошек и швырнул внутрь гранату. Взрыв вынес раму, превратив ее в щепки. Брызнуло стекло. Я поменял опустошенный магазин. Смола пытался открыть дверь, но она была заперта изнутри. Чуть выше, в надстройке, похожем на голубятню, наводил порядок Остап. Оттуда помимо стрельбы регулярно доносился смачный мат. Из единственного выбитого окна раз за разом вылетали люди. По-моему, всего Остап выкинул не меньше четырех. Наконец, он появился в оконном проеме сам, победным взглядом осмотрел расстилающийся перед ними театр боевых действий и полез на торец стены, чтобы оттуда поддержать огнем лейтенанта, зачищающего пятачок возле входных ворот.
Не люблю хвастать, но скажу, что мы все дрались как черти. Давно я так не упивался боем, как в этот раз. Конечно, положительные эмоции были оттого, что пока мы были живы, а врагов становилось все меньше. Не знаю, как мои друзья, а меня всего-то раз задело касательно — пуля лишь царапнула бедро, и на штанине выступило немного крови. Если бы не кровь, я бы и не узнал ничего.
Смола подорвал дверь и под прикрытием дыма и моего огня нырнул внутрь. Я остался снаружи, отбивая атаки «духов», которые продолжали вылезать из всех щелей и кидаться на защиту сарая, словно это был их родной дом. Вход в сарай, который я прикрывал спиной, не давал мне маневрировать, и я чувствовал себя приставленным к расстрельной стене. Я был слишком хорошей мишень, но оставить это место не мог, так как внутри сарая, судя по пальбе и бесконечному мату Смолы, было крайне жарко. Оставь я дверь без прикрытия, в нее тотчас ломанутся «тараканы», и песенка Смолы будет спета. Потому я стоял тут насмерть… Блин, становилось совсем плохо! Я вел огонь на пределе своих возможностей, опережая боевиков на доли секунды. Они выбегали из-под кривого шатра, завешанного тряпками. Третий, четвертый, пятый… Я валил их на землю безупречно точными очередями, но казалось, что их бесконечно много, и у меня скоро кончатся патроны… Пули свистели и визжали вокруг меня, впиваясь в окаменевшую глиняную стену, и интенсивность встречного огня стремительно возрастала, и я инстинктивно понял, что меня хватит еще на несколько секунд… Как вдруг перед глазами молнией мелькнула чья-то фигура в пятнистой форме. Мощный удар в корпус сбил меня с ног. Мы оба повалились на землю, и вслед за этим прогремел взрыв, ударная волна колко хлестнула по лицу, двор заволокло дымом.
