– Тихон! – тихо позвала Аглая, поняв, что уснуть ей не удастся.
Старик и хорь смолкли. Домовой подковылял к Аглае:
– Не спится, девочка?
Она покачала головой:
– Деда, ты мне расскажи про мир ваш.
Старик вытер руки о кафтан, присел рядом:
– А что ты узнать хочешь?
– Об Обители, о том, как ведьмы пропали, и почему их в бедах ваших винят. О жрецах.
Старик задумался. Скользнул взглядом на хоря, и тот, почудилось Аглае, горестно вздохнув, кивнул. Потом метнулся, сунулся под плащ, прижался к груди Аглаи, согревая. После высунул мордочку и уставился на старика. Тихон помолчал, вычерчивая на земле знаки закопченной палкой, почесал густую бровь.
– История произошла…
– Какая история?
– Ясно какая. Любовная!
Аглая так и замерла.
– Ранее правили Велимиром три Верховных жреца: Миро – жрец света и солнца, Китар – жрец тьмы и мрака, Гаяна – жрица равновесия. Поклонялись богам своим, и те их слышали. Правили долго и справно. Существовала тогда уж Обитель. В ней дела вершились великие, и хранила она тайны многие. За Обителью стояли ведьмы. К ним за советами и благословениями и сами жрецы приходили. Великий огонь Трисвета горел в Верховной башне. Он оберегал все земли Велимира. Ведьмы грань меж мирами хранили. Раз в год из всех миров через грань стражи пропускали одаренных, кто силу ведовскую имел. Провожал их хранитель вязи. Шли они, чтобы получить знания и умение силой ведовской владеть. Сильна была Обитель. А уж насколько огромна! Разом могли в ней пребывать до пяти тысяч учеников. Ведьмы не только знания там хранили, но и артефакты разные из множества миров.
– Много было ведьм? – Аглая села удобнее, поджала под себя ноги и, закутавшись в плащ, прижала хоря.
– Очень много!
– Как же так вышло, делись-то куда?
– Ты меня не перебивай, все услышишь. Уж не знаю, как началось, знаю, чем закончилось. Полюбил Китар, жрец темный, Верховную ведьму Мерку. Ухаживал долго. Та на ухаживания отвечала. А вот как под венец позвал, возьми да и откажи. Вроде, мол, любит она Миро – жреца света. И Миро ей взаимностью отвечает. Великая обида возобладала над Китаром, ненависть затуманила голову. Пошел жрец тьмы войной на жреца света. Обратил тьму против, нежить себе подчинил. Миро тоже не лыком шитый, мертвых поднял. Закипела земля вокруг Обители от крови нелюдской. Забурлила тьма. Ведьмы взвыли. Начали помощи просить, обратились к Гаяне в слезах, чтобы утихомирила двух жрецов. Отвернулась от них жрица равновесия. Ведь весь Велимир знал, что она помолвлена с Миро была. А когда вокруг Обители разлилось озеро крови, узрела жрица творимое, оплакивала павших и тела омывала изувеченных. По крови босыми ногами шла, и след ее до самой Обители так и остался. Взошла на пик самой высокой башни. Смотрела сквозь миры, искала Верховную ведьму, чтобы показать, что именем ее содеяно, да так и не нашла. И слезы кровавые лились из глаз ее. Не разрешить ненависти двух жрецов. Не распутать начавшуюся войну. И винила она Мерку, ненависть в ней так и клокотала. Обратила она озером кровь погибших в той войне, и обступило оно Обитель. А сама жрица пошла по Велимиру, неся с собой проклятие на всех, кто силой ведовской обладал. Кто из ведьм успел, за грань ушел, остальные погибли от того проклятия жуткого. Ходят слухи, что так до сих пор и бродят, ни мертвые, ни живые. А еще поговаривают, что Верховная ведьма успела за грань уйти, и жрица ушла за ней, чтобы там найти ее и отомстить.
– А жрецы? Что стало с ними?
Старик почесал бороду:
– Миро больше никто не видел, сразу после Ухода слухи по Велимиру шли, что подался в отшельники, вроде как снизошло озарение, и направился он в края дальние грех искупать. А Китар остался у власти. Только душа его злобой была разъедена, совсем черная. Бродят его соглядатаи по землям, ведьм высматривают. А тех и след простыл.
– Зачем ему ведьмы?
Тихон пожал плечами:
– Кто его знает. Мстить? Али Мерку ищет? Оскорбленный в любви мужчина – гадкое зрелище, а уж оскорбленный жрец тьмы…
– Потому и нас Килла отправила подальше?
Тихон кивнул.
Аглая поежилась:
– Страшная история.
– Страшная. И все мы за нее крест несем.
– Неужели нельзя проклятие снять?
– Может, и можно. – Тихон пожал плечами. – Да разве нам, простым, это ведомо, когда сами жрецы между собой согласия не нашли, нам-то как? Бояре спорят – с холопов шапки летят… Осталось только ждать. Авось придет время, народятся новые жрецы. Спадут проклятие и бремя с народа Велимира. Упокоятся тогда мертвые, лягут обратно в могилы, навьи перестанут бродить. Мавки прекратят злобствовать.
Глаза Аглаи загорелись:
– Килла сказала, что Тимир жрец!
– Жрец? – Домовой сокрушенно покачал головой и перешел на шепот: – Нет, он силой темной одарен. А до жреца ему надобно силу ту устаканить благословением. А благословение он только от ведьмы получить может. А иначе ходить ему сумеречным.
Аглая покосилась на Тимира:
– Значит, если и мы не ведьмы?..
– Не быть ему жрецом, – тихо проговорил Тихон и тут же вскочил. Начал поправлять на Аглае плащ. – Почитай, месяц уж верно в зените, а ты все сказки мои слушаешь. Глаз не сомкнула.
Соглашаясь, зевнул во всю мордочку хорек и начал тыкаться влажным носом в шею Аглаи. Она легла на бок, приноровила руку под голову.
– Тихон, а если найдется в нас сила ведовская, Тимир станет жрецом, он сможет снять проклятие?
Тихон вздохнул:
– Заклятие на крови, на смерти сотворенное, равновесием затворенное. Когда война между жрецами началась, погас Трисвет. Нечему стало оберегать земли. Потому и поглотило проклятие земли наши. – Тихон погладил Аглаю по волосам. – Да ты о том не думай, вам домой вернуться нужно, вот и грезь о доме. А о делах велимирских не тебе сокрушаться.
«О доме. – Аглая крепче прижала к себе зверька, тот ткнулся мокрым носом в плечо. – Я буду думать о доме. Мы вернемся и забудем этот мир и его горести. А Велимир… останется с темным озлобленным жрецом во главе. И им будет все равно? Точно будет».
– Спи! – далекий, успокаивающий голос Тихона. Хорек вытянулся в руках. И через ночь, через лесные шорохи послышался далекий ласковый напев бабушки, уносящий в успокоительный морфеевский мир:
То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит —
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит…
Ника изо всех сил делала вид, что спит. С трудом сдерживала переживания, слишком громкий стук сердца, чересчур частое дыхание. Вслушивалась в тихий разговор Аглаи с Тихоном и ничего не слышала. Не могла слышать, в ушах стоял звон. Яростно сжимала кулаки, утыкалась в ставшую усилиями Тихона пушистой траву, кусала ее в бессилии, а грудь рвало безмолвное рыдание. «Бросил! – Кровь выступила на искусанных губах. – Сволочь, Стас, какая же ты сволочь!» И судорожный сдерживаемый выдох. Со страхом, не услышал ли кто. Пульсирующий стук в висках. Слеза, застывшая в уголке глаза. Дрожащая от боли собственной хозяйки, не выкатившаяся, но раздирающая душу и сердце.
