Вода студеная обжигает разгоряченную кожу. Болью в висках трещат птицы, и совсем не весел их гомон, теперь Аглая расслышала. Тоскливое чириканье, мрачное дыхание леса. Не слышать их, не слушать предвестников нерадостного грядущего. Смыть боль, забыть на полминуты, пока волны ласкают тело, успокаивают разгоряченную душевной болью плоть. Закрыть глаза и погрузиться в пучину. На секунду перестать жить, чтобы потом вынырнуть, выдохнуть и попытаться не думать, не вспоминать.
Как же, мысли гонишь, а сердце бьется, замирает в мучительных приступах: «Игнат, где ты? Жив ли?»
– Пусти… Пусти, горюшко. Дай дойти путь. Силы дай!
И как будто слышит река. Бьются волны, окатывают тело, плещутся в лицо, остужая, и в висках стучит эхом: «Дай силы, дай», – то шепчут ее собственные соленые губы. И не сразу приходит понимание, что не речная то соль, а слезы. Не сдержались, текут по щекам, заполоняя взор. И мысли затуманиваются. Скользят по телу капли. Или не капли? Нежное прикосновение, от которого хорошо, отпускает кручина. Остаться здесь, в хрустальных водах холодной реки, навечно, навсегда. Заморозить прошлое и будущее. Ничего не будет, ничего не станет, ни дома, ни Обители. Будет покой – безразличный, холодный, вечный.
«Навсегда», – шепчут волны, заманивая глубже. И Аглая идет на шепот. Так хорошо, что слезы застывают. Отступают горести.
«В пучину, в тишину и покой, навсегда».
– Аля! – окрик. И будто хлестанули по щеке. Аглая остановилась, она стояла по самую шею в воде. Что за наваждение? Когда она успела зайти так глубоко? Еще шага два – и правда в пучину, навсегда.
– Аглая!
Она обернулась. На берегу стоял Тимир, подвернув штаны, по колено в воде. Уставшее, чересчур бледное лицо.
– Опасно так глубоко заходить, места здесь не тихие. Или ночь ничему не научила?
В горле встал ком. Аглая пошла к берегу, на ходу выжимая волосы.
– Отвернись!
– Что я в девках не видал! – нагло, но без похоти. – Да и не интересна ты мне. Куда как краше то, что у тебя за спиной.
– Снова твои шуточки? – Аглая прибавила шагу, уже не смущаясь собственной наготы. Было что-то в голосе Тимира, заставляющее испугаться. Он продолжал стоять, даже руку протянул, встречая. От дружеской помощи Аглая отказалась, прошла мимо, кинулась к вещам, схватила их и только тогда осмелилась посмотреть на реку.
«Хорошо, что сразу не оглянулась», – первая мысль, скользнувшая в голове.
Из воды на Аглаю с интересом, а на Тимира со страхом взирали три девицы. Со спутанными тиной волосами. Бледная зеленоватая кожа, мутные водянистые взгляды, волосы длинные прикрывают упругие груди. Они были бы хороши, если бы не были пугающе страшны в своем посмертии.
– Это… – икнула Аглая.
– Мавки! Дурные девицы.
– Они могли… – с ужасом прошептала Аглая.
– Они меня испугались.
Аглая с трудом оторвала взгляд от девиц только для того, чтобы увидеть лицо Тимира. Отрешенное, темное.
– Тимир!
Он отступил от воды. Девицы фыркнули, начали строить гримасы.
– Брысь! – гаркнул Тимир.
Мавки испуганно вскрикнули и пропали. Аглая начала торопливо натягивать одежду.
– В следующий раз, если приспичит поутру купаться, одна не ходи.
– Тебя возьму! – кивнула, подпоясываясь, Аглая, хотя голос дрогнул. Навряд ли рискнет в следующий раз.
Тимир развернулся слишком резко. Коса хлестанула по воздуху.
– Я не шучу, вы мне живые нужны!
Аглая так и застыла, смотря ему в лицо. Тьма отступала, оставляя только черноту в глазах.
– Страшно одному помирать? – И тут же прикусила язык. Тимир стремительно побледнел, напряглись скулы.
– Совсем не хотелось бы… – прошипел. – Жалко, это от вас зависит… Иначе…
– Мавок бы не отпугивал.
Он развернулся, подошел к ней вплотную. Аглая внутренне сжалась. Тимир протянул руку, коснулся ее щеки, пристально вглядываясь в глаза. Провел по скуле, внезапно весь напрягся, губы сжались в тонкую полосу. Он отдернул руку и, резко развернувшись, пошел к деревьям, оставив Аглаю в растерянности. Сердце билось в груди, а в висках бешено стучали молоточки. Аглая судорожно выдохнула, пытаясь успокоить отяжелевшее дыхание.
Из-за позеленевшего камня выглянула молоденькая мавка, сочувственно покачала головой.
– Брысь, – дрожащим голосом прикрикнула Аглая, девка улыбнулась и спряталась за камень.
– Чудное утро!
Ника появилась, едва скрылся Тимир. Широко зевнула и, на ходу скидывая одежду, подбежала к реке. Аглая проводила ее взглядом. Слишком просто и обыденно говорила Ника.
– Алька, ты чего такая? Как будто это не у меня, а у тебя парень нежитью стал.
Аглае стало не по себе. Словно и не было страшной ночи. Не рыдала подруга на плече Тимира, не тряслась в ознобе от мучившей сердце и душу боли.
– Хорошо здесь, – продолжила Ника, вступая в реку. – Моя бы воля, жить бы осталась. Никуда бы не пошла…
– Здесь не стоит купаться, – чуть запоздало кинулась к ней Аглая.
Ника оглянулась, смерила ее взглядом, остановила его на мокрых волосах, хмыкнула.
– Мавки здесь. – Аглая нахмурилась. – Тимир спугнул, утащить хотели…
Ника присмирела, посмотрела на реку боязливо, выскочила из воды, схватила рубаху и начала натягивать обратно.
– Хоть лицо ополоснуть можно?
Аглая пожала плечами:
– Так близко, наверное, не подплывают.
Ника с опаской посмотрела на водную рябь, присела, плеснула в лицо водой. Вытерла прихваченной холстиной и вернулась к Аглае. Но уходить не торопилась, присела на землю.
– Алька, как думаешь, нежить думать может или мозг у них разлагается первым?
Аглая, собиравшаяся уже идти к стоянке, остановилась, ошарашенно глянула на подругу. В своем ли та уме? Ника смотрела на водную гладь. Без каких-либо эмоций на лице. Разве что глаза поблескивали. А уж не двинулась ли она и правда разумом? У Аглаи ком в горле встал. Она опустилась рядом с Никой.
– Кто ж его знает… – начала осторожно.
– Алька, он меня услышал, клянусь, услышал… – перебила Ника. Голос ее сорвался, став глухим. И Аглая отчетливо поняла, каких усилий стоило той не рыдать в голос, не выть побитым жизнью псом в серое небо.
– Я впервые с нежитью встретилась. Может, и правда слышал. – Спорить с подругой, у которой в глазах мелькали безумные огоньки, точно не стоило.
Ника вздохнула:
– Я не знаю, смогу ли понять и… бросить… Смогу ли в следующий раз оттолкнуть и не пойти следом.
Аглая всмотрелась в Никино лицо. Пустота в глазах. Совершенная отрешенность, еще более страшная, чем тьма в Тимире. Аглая вцепилась в плечи подруги:
