Спасибо малахольному. Поднялся. Одно слово – жрец. И хоть сила неподвластная, а спасение только благодаря ему и вышло. Тьма за ним потянулась, деревья, что ближе, черными стали, трава пожухла, кони шарахнулись, оглашая округу диким ржанием. Всегда смелые охотницы визжали, как бабы обычные. А мужики стояли в ряд, со лбов пот ручьем, глаза ошалелые. И только жрец был спокоен. Что говорил, Радомир так и не услышал. От визга и воплей в голове стоял звон. А только видел, как тьма из паренька полилась, окутала, в черного волка обратила, и взвыл он жутко. В ответ ему вой со всех сторон воротился. И отчего всегда думал Радомир, что от волков одни беды? Бок о бок стояли с его охотниками. Рвали нежить, впивались зубами в черноту, идущую из леса дремучего. А рядом с ними жрец – зверем остервенелым. А потом свет полился, такой же, что в Древе. Нежить, что не успела назад в леса сбежать, прахом развеялась. Аглая стояла вся бледная, дрожащая. И лился тот свет из распростертых ладоней ее. Тимир отпрянул, волки взвыли, прижимаясь к жрецу, и только тьма, витавшая вокруг них, от света и спасла. Уж как нежить отступила, Аглая упала, обессиленная, на руки Радомиру. Никогда так не боялся глава. А тут аж рубаха взмокла. Как из леса вышли, не помнит, только нес Аглаю на руках. Держа под уздцы перепуганных коней, мужики тянули телеги. А позади Тимир с волками шел.
Уже в поле остановились, переводя дыхание и осматривая раненых. Из трех девок две оказались счастливицами. Третья, Снежана, не дожила до утра. Там в поле и похоронили вместе с погибшим в Древе охотником. Уж как ярилась Марья, с кулаками на Аглаю кидалась, проклинала, угрозами сыпала. Да только успокоилась, стоило подняться Нике. Та просто посмотрела, и охотница сникла. Так и держали остальной путь под тягостное, гнетущее душу молчание.
Уже подъезжая к городу, Радомир с облегчением подумал, что на том и закончилась их совместная дорога. И хоть на Аглаю все еще посматривал с вожделением, но вид очухавшейся в дороге Ники и черного паренька всякое желание отбивал. Надежды рассыпались, едва понял, что на том дороги не разошлись и предстоит им ночевать в одной гостинице. Ну да, с утра, может, уйдут путнички, надеялся Радомир. И с сожалением подметил, как не хочется ему Аглаю отпускать. Остальные пусть бы и шли своей дорогой, а вот Аглая…
– И много вас? – Полное, блестящее от пота лицо Сезима раздражало. Того и гляди от сытости да скупости складки под мордой разойдутся, а глаза, и без того узкие, совсем затекут веками.
– Сколько б ни прибыло, – зло брякнул Радомир и тут же прикусил язык. Откажет нехлебосольный хозяин, придется у стен ночевать.
И верно, напряглась хитрая морда Сезима. Радомир пошел на попятную. Широко растянул губы в улыбке:
– Не обижайся, хозяин, дорога нынче неспокойная. Сверх нормы заплачу, вишь, бабы у меня уставшие. Охотники уж сутки без росинки во рту. Старик едва жив.
Сезим сменил злость на милость. Заблестели алчно сузившиеся глаза. Но тут же покосился на Аглаю и ее спутников:
– А в телегах никак чуждые? Не видал таких в ваших селениях.
– Эти со мной, – вздохнул Радомир. – Ты их… отдельно как-то. Я заплачу. Только подальше…
– Заразные? – насупился Сезим, с неодобрением рассматривая худощавую бледную Нику.
– Бог с тобой! – расплылся в напряженной улыбке Радомир. – Молодые. А ну мои мужики приставать начнут, али бабы глаз положат. Я уж к ним и старика приставил… Но знаешь же, дело лихое нехитрое, не углядишь.
– И то верно, – согласился Сезим. – Найдем комнатенку. Только оплату вперед. – И сладостно растянул губы.
Без всякого торга Радомир отсыпал домовладельцу монет и выдохнул успокоенный, смотря, как тот указывает пришедшим на отдельное крыло дома.
В теплой койке стало совсем хорошо. Вот только мысли об Аглае все крутились в голове и спать не давали. Нежное тело, молодое. А как она трепетала в его руках в Древе. И стыдно, и сладостно. У Радомира закружилась голова, и в теле приятно заныло. Тоскливым голоском пропела за окном ночная птица. Радомир открыл глаза и уставился в щербатый деревянный потолок. «Да ну ее! – решил неуверенно, скорее успокаивая себя. – У себя, что ли, молодух нет. Вернусь и женюсь, Марья-то давно на ласки холодна». А тут от обиды даже с ним в комнату не пошла. А ему надобно. Ишь как приперло. Даже смерть двух охотников не остужает пыла, а наоборот, душа ищет, где бы приютиться, получить ласки успокоительной. Он повернулся в кровати, одеяло соскользнуло на пол. Слишком узкая оказалась койка, не под его стать. Радомир вздохнул, ухватил одеяло за край и натянул обратно на себя. Попытался уснуть. Сон не шел. Шли мысли, и все о ней. И образ так и вставал перед глазами. И уже не было сил терпеть обжигающую истому. «Вот же девка! – выругался Радомир. – Никак из головы нейдет. Оно и понятно, страхи отпустили. Нежити в городе уж точно нет. Вот и захотелось расслабиться. Да не с кем-нибудь, а с ней. Снова почувствовать ее запах, ощутить дрожь молодого тела. Прикоснуться к нежной коже». От мыслей возбужденно застучало в голове, и сон окончательно пропал.
Радомир, откинув в сторону одеяло, вскочил. Нервно заходил по комнате. В груди ныло. Нехорошо. Когда в сердце жар, в голове пустота. Так недалеко и до глупостей. Ишь как она его выворачивает – до озноба, до трясучки. Глава тер грудь, в голове стучало слишком громко, как будто по дереву. Тук, тук. Тук-тук. Стоп! Так то и есть по дереву. Внизу, в дверь. Робко так, но слух у Радомира охотничий. И шаги по коридору. Крадущиеся. Его охотники давно без задних ног дрыхнут. Да и кому нужно красться? Ночью? Только лихому человеку. А лихой здесь один. Тот самый, к которому на постой Радомир ни в жизнь бы не пошел, не сложись такой случай. Сезим. Пронырливая морда. Не зря глава его недолюбливал. Теперь еще и не доверять будет. И куда, интересно, их радушный хозяин крадется? Радомир осторожной поступью бывалого охотника, не скрипнув дверью, вышел. Прошел по коридору и остановился у лестницы. В тусклом ореоле свечи увидел стоящего у двери Сезима. Рядом человек невысокий, в капюшоне. Шептались тихо. Но у Радомира очень хороший слух, когда нужно.
– Страже нашей не доверяю… А ты сам-то видел? – голос у пришедшего тонкий, певучий – девка. Ох, одни напасти от этих девок.
– Видел! – закивал Сезим, заглядывая под капюшон и потирая ручонки.
«Никак грабануть обоз решили, – сжал от злости губы Радомир. – Вот стервец. Ну, сейчас будет ему! Дай только уйти гостю». И беззвучно вытащил кинжал из ножен.
Аглаю качало от усталости. Сил хватило, только чтобы встряхнуть пыльное покрывало. Едва голова коснулась грязной наволочки, как глаза закрылись сами. Нужно было спросить Нику о случившемся в лесу, но отчего-то совсем не хотелось. Изменилась она. Не просто внезапно посиневшими глазами и исхудавшим за последнее время лицом. Внутренне изменилась. И хоть с Аглаей почти не разговаривала после странного выздоровления, но та чуяла, не то с подругой что-то. Да и Тимир поглядывал на нее с опаской. Может, лучше спросить у него? Ведь знает, Аглая была уверена. Но только не сейчас, не сегодня. Слишком мало сил. Голова так и клонится к подушке. Девушка чуть прикрыла глаза, а сама все косилась на Нику. Все чувствуют перемену. Все, кроме, казалось, Тихона. Домовой, вытянув ноги, сидел у печи, не обращая на Нику никакого внимания. Хорь ткнулся ей в руку вопросительно. Ника зашипела на зверька. Тот отскочил, недовольно заверещал в ответ и прыгнул на скамью к Аглае, начал быстро обиженно пищать, жалуясь. Она погладила его меж ушами, коснулась губами влажного носа, тот смолк, свернулся на ее груди и прикрыл глаза.
