– Уходите! – начала подталкивать Аглаю к ходу Марья.
– А ты?
Марья остановилась, внимательно посмотрела на нее. Усмехнулась:
– Мое место здесь. Рядом с главой Радомиром.
Аглая сглотнула ком, вставший от пронзительного взгляда охотницы. Но ее уже тянула к ходу Ника.
– За заслонку, в лаз, там ступени. На ощупь выйдете на восточную сторону, в глуши. – Сезим нервно потер ладони. – Горны трубят, бесы в небе. Торопитесь!
Тимир кивнул и направился к ходу.
– И надеюсь никогда вас больше не видеть, – проговорила в напутствие Марья, когда тряпица прикрыла заслонку.
Глава двенадцатая
Карах мерил залу шагами. Гулко отстукивали по блестящему паркету начищенные сапоги. В открытое окно вползали солнечные лучи, играя бликами на мозаичной плитке стен. Воротник рубахи душил, вензель печати так и извивался, чувствовалось, как смотрят на него подернутые сумраком глаза.
– Что значит – сбежали?
От рыка правителя страж, испуганно и нервно переминающийся с ноги на ногу, юркнул за спину советницы. Не приходилось Караху кричать в этих стенах. Тем более на Нейлу. Но хотя голос его заставлял дребезжать стекла витражных окон, он про себя радовался, что все вышло именно так. Не нравилась ему затея советницы. Было в ней что-то, заставляющее его нервничать. Нет, не страх перед темным жрецом Китаром – правитель нервно расстегнул ворот рубахи – и не зловещие морды соглядатаев, снующих по городу, а мрачное, сосущее душу предчувствие.
Советница стояла опустив голову:
– Далеко не могли уйти. Нагоним! Все леса вокруг прочешем…
Карах остановился посреди залы. Вензель замер, перестал извиваться, будто вслушивался в голос советницы, раздумывал. Не расплывался по столу, обращаясь в магическое проклятие, а застыл кровавым знаком на неровном листе Китарова приказа. Карах выдохнул свободнее, покосился на печать и сказал твердо:
– Нет, – внутренне ожидая, как потянутся к нему черные нити, стиснут горло, как помутнеет в глазах. Покосился на стража. Уж ушел бы. Но нет, стоит, за спину советницы прячется. Дожили… За бабскую спину. Оттого и нет спокойствия в Нугоре и отпора нет никому, что вот такие в стражу идут! А он, Карах, жалеет, не гонит. А давно бы пора. Глядишь, и не лежала бы сейчас кровавая печать на столе. – Нет.
Нейла подняла голову. Между бровями залегли глубокие складки:
– Что значит – нет? В своем ли ты уме, правитель?
Он стоял, прожигая ее взглядом:
– Ничего не попутала, советница? С кем говоришь, помнишь хоть?
Нейла побледнела, но тут же вспыхнула:
– Возьму двух доверенных…
Карах уставился на перепуганного стража. Это они доверенные?
– Нет! – рявкнул до звона в ушах. И по ту сторону двери шарахнулись подслушивающие стражи. Загремело упавшее оружие. Карах отвернулся, делая вид, что не слышит. Везде есть уши! Как же он устал от всего этого царствования. Никогда не хотел. Отца ослушаться не смел. А какой из него правитель? Он в детстве о кораблях мечтал, о далеких странах. Чтобы под парусом у штурвала, и ветер разбивает волны о корму.
– Мои ребята тряхнут купцов, привезших ведьму… – Нейла кусала губы.
Карах обернулся медленно. Минуту изучал лицо советницы. Страж отступил к двери и бесшумно юркнул за нее. Послышалось громкое перешептывание. Правитель подошел к Нейле вплотную. Схватил за волосы и оттянул назад так, что девушка вскрикнула от боли. Заглянул в сверкнувшие злостью глаза:
– Если мы начнем всех торгашей трясти, вскоре к нам одни бесы на ярмарку слетаться будут. Ты меня понимаешь, советница?
Она постаралась кивнуть, но от боли охнула и приглушенно шепнула:
– Да, правитель!
– Это хорошо, мне бы не хотелось повторять дважды.
Он отпустил ее и направился к трону:
– На этом разговор закончен, советница. И не смей идти следом за ведьмой. У тебя есть и другие заботы.
Нейла продолжала стоять, смотря в пол.
– Мне есть к кому обратиться за помощью. Я могу ее поймать… – прошептала упрямо.
Карах остановился у стола. Печать не шевелилась, как есть внимает.
– Я наслышан о твоих связях с… – Бледность лица оттенили потемневшие глаза правителя. – Не смей! Я запрещаю!
Она не ответила, зато громко стукнула закрывающаяся дверь залы. Карах оглянулся, Нейлы не было. Устало дошел до трона, сел, снимая с головы разом ставшую невыносимо тяжелой корону. Дышать стало трудно и без стягивающей душу печати.
– Дура, – прошептал в опустевшую залу. Прикрыл глаза, схватился за сердце, предчувствие острой занозой кольнуло в области ребер. «Она не посмеет, – попытался успокоить себя. И снова болезненный укол. – Посмеет, еще как посмеет, ты никогда не был для нее указом!»
Некоторое время он сидел, с трудом переводя дух, когда же смог, выкрикнул, насколько хватило сил:
– Святозар!
Дверь стремительно открылась, быстрым шагом вошел высокий воин, глава стражи. Стянул с головы шлем, обнажая длинные русые волосы, упавшие на плечи. Припал на колено в поклоне. Вот уж кто и правда из доверенных остался, старая гвардия. Этот не подведет.
– Не выпускать Нейлу из дворца.
Святозар вскинул голову:
– Она уже покинула покои, правитель.
Карах вцепился руками в подлокотники. Святозар вскочил, видя, как враз посерело лицо правителя:
– Я приведу знахаря.
– Не поможет знахарь, – прошептал Карах. – Найди мне ее и верни, пока бед не наделала. Но так, чтобы никто…
Начальник стражи поднялся с колен, отвесил поклон:
– Служу Нугору! – отдал честь и вышел из залы.
Громко лязгнули о стену ножны. Советница холодным взглядом смерила пухлое дрожащее тело владельца гостиницы «Дымное». Сильный, но глуповатый молодой страж крепко вжимал его в стену. Поигрывал кинжалом в руке. И ухмылялся. Ему явно нравилась его работа. Ленивый на подвиги, но с удовольствием показывающий силу более слабым. Таких сейчас в Нугоре каждый второй из молодняка, и все пытаются перед соглядатаями выслужиться, авось и нарекут. И ведь не боятся души терять. Не дорожат. Не понимают. А намедни новый начальник китаровских соглядатаев приезжал. Молод, но хорош стервец – и тело статное, и речи льстивые. С тех пор молодая стража и вовсе из кожи вон лезет. Доверенных уж, поди, по пальцам пересчитать можно. Да и в тех уверенности нет, слишком слащаво улыбаются и смотрят на нее маслеными глазами, коли б не слухи о ее связи с правителем, и не посмотрели бы, что советница. Ах, как бы она хотела их всех… В кулак, по стене, чтобы соплями захлебнулись. Потому и готова была на договор с тем, на кого в былое время побоялась бы взор поднять. А теперь ишь как оно выходит, готова переступить через собственные страхи и омерзение, а все потому, что даже так надежнее, чем смазливые, озабоченные юнцы стражи.
