Хозяин лавки бросился к разъяренному Тимиру:
– Не губи, господин!
Тимир схватился за голову:
– Где он был, твой близкий и родной, все это время? Ты спрашивала, как так вышло, что друг его мертвяком по лесам шастает, а он в местных кабаках отдыхает и ханку жрет?
– Они разминулись, – боязливо покосилась Аглая на Нику, но та, казалось, совсем уже не переживает о Стасе. Хотя разве она Ника?
– Да? – Тимир сложил руки на груди. – Знаешь, я охотно верю. Ему же, как я понимаю, не впервой бросать… близких и родных!
Аглая побледнела:
– Ты не смеешь так о нем…
Он шагнул близко, вцепился в подбородок Аглаи, заставив смотреть на него. Серые глаза потемнели, дыхание стало прерывистым, с хрипотцой.
– Дура! – сказал с чувством и отпустил. Отступил от нее слишком быстро, сжав кулаки. – Цепляешься за прошлое, за жизнь, которой у вас с Никой уже никогда не будет! Просто девчонка, маленькая, потонувшая в своей придуманной от ничегонеделания любви, которой на самом деле и нет. Иначе и тебя бы сейчас здесь не было…
– Оставь ее, – поднялась Ника, подошла к Аглае, усмехнулась в лицо. – Спасибо за зелье не говорю. Идем, Тимир, – положила руку ему на плечо. И от этого жеста Аглае стало не по себе. Слишком уж уверенный, собственнический жест.
Тимир не сопротивлялся, скривил губы в саркастической ухмылке, не отстранился. Лишь слегка кивнул на прощание:
– Тихон, ты с нами?
Домовой кинул на Аглаю сочувственный взгляд, пожал плечами и уныло побрел вслед за выходящим. И только хорь метался туда-сюда, пищал, заламывал лапы. Остановился посреди лавки, вздохнул горестно, махнул хвостом по мордочке, скидывая слезу, и поскакал следом за Тихоном.
И только когда хлопнула закрывающаяся дверь, Аглая позволила себе судорожно, навзрыд выдохнуть. Опустошенно опустилась на лавку у разбитого стола. Как же так вышло? Вот оно вроде мирное будущее рядом, в доме на соседней улочке. Будет ждать ее, улыбаться до боли родной улыбкой. И никто, никто не рад за нее! А она сама рада? Сердце рвется следом за ушедшими. И душу щемит так, что сил нет держаться. Оттого и слезы бегут ручьем. Разве ж они поймут? Она просто не может быть рядом… Она боится, она так долго боялась. Ника уже не Ника. Тимир того и гляди поглотится. И она останется одна! Одна в чужом мире! А с Игнатом спокойно. Он обещал. Он никогда не оставит ее… Она никогда не останется одна. Но ведь уже оставлял! Там, у болота… Он бросил ее и Нику… А Ника… Пусть она уже чужая, но ведь они столько прошли вместе. Она просто развернулась и ушла. И Тихон, и хорь, и… Тимир.
И уже саму не радовало вновь обретенное счастье быть рядом с «близким и родным». Близким и родным? Такими последнее время были Ника, Тихон… и Тимир.
Они ушли. Их больше нет.
Аглая поднялась. С тоской посмотрела на дверь. Рвануть следом, догнать и сказать, что ошиблась. Они важнее. Они родней и ближе… Быть до последнего вдоха Тимира рядом. Резать ладони и трясти ту, что заняла место Ники, чтобы она возвратила его! И может, они все же дойдут до Обители… А там… там… Кто там? Если ведьма она сама? И перед глазами встало страшное лицо поглощенной жрицы. Такими пустыми глазами будет смотреть на нее Тимир. И все же… Аглая поднялась, рванула к двери – встретилась лицом к лицу с входившим в лавку Игнатом.
Игнат поторапливал.
На улице уже стемнело, но в отличие от прежнего дня не было слышно пения, не ходили люди. Непогода, разыгравшаяся со вчерашней ночи, разогнала народ. Кому хочется прогуливаться на сыром стылом воздухе, да к тому же по слякоти.
В поселковом доме Игната было тепло. Уютные шторы на небольших оконцах, меха на полу и диванах. Кровать под широким балдахином. Аглае никуда не хотелось. Но Игнат тянул.
Кинув Аглае плотный плащ, подбитый мехом, улыбнулся:
– Ты прекрасна.
Еще бы. Ритка уложила ей волосы в локоны.
– Красавицей будешь! – смеялась, подмигивая лукаво и поправляя лиф собственного платья. – Я тоже ничего! – Подвела черным заточенным угольком глаза, предлагая его и Аглае.
– И платье чудесное! – ворковала, помогая Аглае одеваться. Длинное, темно-зеленое, в пол, оно выгодно подчеркивало ореховые глаза. Из декольте видно ровно столько, сколько и положено уже почти замужней девушке.
– Готовы? – вошел Игнат.
Рита отступила к стене, сделала легкий поклон и шмыгнула за дверь.
– Все будут в восхищении! Мы будем вместе вечно! – Игнат коснулся губами ладони Аглаи. Она смотрела на себя в высокое зеркало и радости Игната не разделяла. Он сам пришел за ней в лавку Горьяна. Долго молча сидел рядом, осматривая разоренное жилище. Хозяин заплетающимся языком пересказывал произошедшее. Игнат хмурился, смотрел недобро. Аглая никогда не видела у него такого лица, даже испугалась, ее ли это Игнат. За последнее время не единственный изменившийся.
– Тебе не стоит оставаться здесь, – шепнул тихо, подхватил на руки и вынес из лавки. И пока он нес ее по улице, она дрожала и всхлипывала, уткнувшись ему в плечо и ничего не объясняя…
– Игнат, может, не стоит так пышно? Все же это еще даже не свадьба.
– Свадьба не свадьба, – отвернулся Игнат, одергивая рубаху и заправляя в сапоги штаны. – Положено. Сватовство. Жалко, родителей нет. Но это уже и не важно… – Он резко выпрямился. Подошел к Аглае и, взяв за талию, развернул к себе. Заглянул в глаза. – Ты передумала?
– Нет, – испугалась Аглая. – Что ты! Просто, – она замялась, – мне неудобно. Я никого из твоих нынешних друзей не знаю. И что это за обряд такой – посвящение?
Он обнял ее, чмокнул в щеку:
– Вот на месте и узнаешь, – галантно подал руку и вывел из дома. У порога, роя землю, стояли запряженные в экипаж кони. Аглая опешила. Господи! Да она такое только в старых фильмах видела. Бордовая карета с позолотой. Пара черных коней в нетерпении грызла удила. Откуда у Игната такая карета? По телу прошла дрожь, и Аглая оглянулась на Игната. Почему ей происходящее кажется таким неправильным и… жутким?..
Игнат улыбался. В небе полыхнула молния, напоминая о прошедшей грозе, отсветы блеснули в серых глазах. Аглая шарахнулась в сторону. Нечеловеческие зрачки, желтые с черной полосой посредине. Молния погасла, и видение тотчас пропало. Игнат насторожился, шагнул ближе, подхватывая ее под руку.
– Ты чего, Аля? Испугалась? Это всего лишь гроза, – обнял, рука начала гладить по уложенным кудрям. Привычная теплая рука. Он и ночью, принеся ее в дом, сидел и вот так гладил. Наливал красного вина, от которого кружилась голова и все прошедшее отступало куда-то на задворки памяти. Говорил, как хорошо они заживут, как он любит ее, как счастлив, что нашел. И она верила. Очень хотела верить. Вот только когда проснулась ночью и обнаружила, что одна в постели, в голову против воли поползли подозрительные мысли.
