– Тимир, – шепчет, протягивая к видению руку, но парень блекнет, исчезает в серебристой волне. Зато отчетливо видна подплывшая к берегу мавка.
«…Извела меня кручина…» – тягучий голос.
– Подколодная змея, – глотая навернувшиеся слезы, повторяет Аглая. – Догорай, моя лучина…
Нет, это не Тимир спугнул мавок. Они увидели, почуяли, кто она. Они вспомнили!
Аглая похожа на бабушку, мама всегда это говорила. Это мавкам бабушка пела песню.
Аглаю начало трясти.
Она постаралась оторвать взгляд от страниц рукописи. И не могла, тело застыло каменным изваянием, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. А волны все перелистывали и перелистывали историю, волнуя воздух. И вокруг Аглаи поднимался сизый туман. И ничего в нем не видно, кроме раскрытой рукописи и серебристых букв на желтых от времени листах. Они, сложенные в непонятные символы, вспыхивали и тут же пропадали.
Дар – вот он!
В тумане проявились, начали кружить вокруг синие тени древних ведьм. По ногам потянуло холодом. Послышался шум бора над головой. Менялись листы. И пропадали с них слова и история, будто ее и не было.
«Смотри, смотри…»
«Смотри, запоминай…» – шепот навий.
Аглая уже не в Храме. Шумят от ветра деревья. Совсем рядом пронзительно ухнула сова. Вороны испуганно хлопают крыльями и кричат возмущенно.
«Ты, ты, твоя история, твой дар». – Навьи метались, дрожали их призрачные тела.
Книга под Аглаиными руками светилась мягким светом.
«Смотри, запоминай. Смотри, внимай!..»
Тепло. Тянет травой и ягодой.
Дождик. Летний, слепой. По сенцам. Крап-крап. А она лежит на свежевыкошенном и смотрит в щели толстых балок, прикрывающих крышу амбара. А потом босиком по влажной траве до дома. Там уже бабуля крынку с молоком на стол поставила и хлеба свежего. Запа-ах!
Бабушка с улыбкой на худощавом лице, зеленые глаза ясные, без старческой мути. Морщинки только у глаз. Синий платок прикрывает уложенные в косу седые волосы.
– Бабушка! – Аглая потянула руки в объятия старушки. – Бабуля!
– Девочка моя, Аленька! – Тепло.
– Почему ты не сказала?
Бабушка вздыхает. Горько. Судорожно. Гладит Аглаю по щекам дрожащей ладонью. И пахнет от нее травами и земляникой. А на щеки Аглаи падают капли. Дождь начинается. Она стоит босиком на влажной траве у домика. Серого, покосившегося.
– Бабушка!
– Не плачь, Аленька. Слушай! Слушай меня!
– Мне страшно!
– Не бойся, девочка моя. Ничего не бойся…
И на траве рядом с Аглаей появляется крынка молока и ломоть хлеба. Запашистого, белого, по зажаристой корочке сбегают капли дождя. Аглая протягивает руки.
– Ешь.
Она откусывает, жует.
– Пей, все пей. Весь дар. До капли.
Аглая опрокидывает в себя крынку и пьет. Захлебываясь.
Пальцы обдало жаром, крынка выпала из рук, жар разливался по венам. Усталость многовековая, будто шапка, накрыла с головой. Рукопись отпускала, пропадали видения, туман рассеивался. Осталась только влажная земля. Аглая не сразу поняла, что она уже не в Храме. И не было рядом привидевшейся бабушки, а крынка была. Все еще наполовину полная.
«Пей. Все пей…»
Аглая прильнула губами к краю. И вовсе уже не парное молоко, а горькое, обжигающее горло зелье.
«Пей! Все до капли!»
Аглая прикрыла глаза. От питья стучало в висках и кружилась голова. Дар лился в тело, обжигал.
Аглая отшвырнула пустую крынку и заплакала, шепча то, что успела сказать бабушка.
Мохнатая лапа выхватила рукопись и одним рывком разодрала ее на части.
Аглая не поднимала глаз. Только губы шевелились в древнем ведовском заговоре, несмотря на склонившегося над ней беса.
Глава семнадцатая
– Где Аглая?
Тихон схватился за сердце, потом глянул на Стаса.
– Навьи-и-и-и… – протянул мертвяк.
Из груди Радомира послышалось рычание. Одним прыжком он пересек хату и выскочил за дверь.
– Аглая! – Крик разнесся по мертвой деревеньке.
– Нас отвлекли и увели ее, – сел, обхватив голову, Тихон.
– Ведьмы! – Святозар ударил кулаком по столу. – Теперь нипочем не сыщем. И клинок вон он, на лавке оставила.
Хорь упал с лавки и заломил лапы.
– Аглая!
Испуганно взметнулись с заборов вороны.
Святозар сел на лавку:
– М-да-а, дела. Вот и сходили к Храму.
Радомир вбежал в дом. Схватил плащ.
– Куда ты?
– К Храму, я эту нечисть, всю… подчистую!
Нежить закивала головой, стукнула себя в грудь.
– Идем, – хлопнул его по плечу Радомир. Но выйти они не успели.
В распахнутую дверь вплыл прозрачный силуэт.
Радомир, издав рык, бросился на него, замахиваясь мечом. Навья лишь усмехнулась, лезвие прошло насквозь, не причинив ей вреда. Зато рукоять покрылась колючим льдом. Охотник вскрикнул, отшвырнул оружие в сторону и схватился за раненую руку.
– Дурень, – шепнула мертвая ведьма, оглядела всех, устремила взгляд на хоря.
Тот замер, смотря в глаза мертвой ведьме. Навья подплыла к зверьку:
– Ты! Я покажу… Утес… Аглае нужна ваша помощь…
Хорек кивнул. Навья выпрямилась, глянула презрительно на остальных и выплыла из хаты.
– А чего это она с хорем разговаривала? С людьми мертвые ведьмы ладу не находят? – Радомир, все еще потиравший ладонь, с осторожностью поднял с пола меч. Покрутил, сунул обратно в ножны.
Тихон отвел глаза:
– С людьми… Она к своей обратилась.
– Что значит, к своей? – сощурил глаза Святозар.
– То и значит, дар в зверьке, – выдавил Тихон и тут же замахал руками. – Не о том думаешь, светлый глава. Ты слышал, что ведьма сказала?
Охотник сощурил глаза, недоверчиво покосился на хоря. Зверек стрельнул на главу темным глазом и бросился к двери.
– И то верно! – прикрикнул Святозар и рванул следом.
Ветви хлестали. Кусты цеплялись за одежду, вонзались в кожу. Жухлая трава скользила под ногами.
– Быстрее! – шепот навьи подгонял.
– Вы вперед бегите, – переводя дух, протянул Тихон и рухнул на колени. – Я так скоро не могу…
