Аргентинский муравей хватает за ногу огненного муравья в схватке за дохлого кузнечика, на котором стоят они оба. Огненный муравей выделяет каплю яда из жала, которым готов ударить нападающего аргентинца
В 1998 году огненные муравьи были замечены при доставке растений из коммерческого питомника в Калифорнии, что вызвало массовое правительственное расследование и уничтожение десятков зарождающихся популяций. Сейчас весь округ Ориндж и части близлежащих округов Лос-Анджелеса и Риверсайда находятся на карантине, введенном калифорнийским Департаментом продовольствия и сельского хозяйства, который регулирует отгрузку почв, соломы и живых растений – всего, в чем могут спрятаться муравьи-безбилетники. Но при миллионах самолетов, поездов и автомобилей, въезжающих в штат каждый год, нашествие этих муравьев кажется неизбежным. И тогда триллион аргентинских муравьев из «Очень большой семьи», вероятно, вступит в бой по всему штату с жалящими красными ордами на следующем этапе завоевания Калифорнии.
Заключение
Четыре способа взглянуть на муравья
То, что обычно, по нашему внутреннему убеждению, не может сокрушить человеческое сердце… Если бы мы могли проникать в глубины обычной жизни и постигать то, что там происходит, это было бы так, словно мы обрели бы способность слышать, как растет трава и как бьется сердце белочки, – мы погибли бы от того невероятного шума, который таится по ту сторону тишины
[590].
Джордж Элиот, «Мидлмарч», 1874 г.
Муравьи очаровали меня как индивиды, и я развил в себе терпение, достаточное, чтобы наблюдать за одним рабочим целый день. Впрочем, сосредоточиться на особенностях одного муравья – значит не видеть за деревьями леса. Муравьи в некотором смысле и есть их семьи. Признавая это, я сформулировал три способа смотреть на муравьев. Эти точки зрения можно выразить аналогиями: семья муравьев как общество, семья муравьев как организм и семья муравьев как нечто подобное разуму и сознанию. Прежде чем обратиться к этим соображениям, давайте рассмотрим одного муравья.
Первый способ: муравей как индивид
Лежа на животе в поле около моего дома в деревне Гринпорт (Лонг-Айленд), я высмотрел рабочего муравья Formica exsectoides. Я осторожно приблизился, прикидывая по его танцевальным движениям, что он может сделать дальше. Наклон головы и напряженные ноги показывали, что он сосредоточен на своей задаче (я решил, что на поиске добычи). Я сразу понял, когда мое присутствие стало ему мешать. Муравей повернулся и напрягся. Его антенны качнулись в мою сторону, мандибулы широко раскрылись. Я пятился, пока он не успокоился. Наблюдая, я рефлекторно интерпретировал действия муравья с точки зрения его намерений, даже его чувств, так же как я бы интерпретировал действия собаки или другого человека. Когда он впервые заметил меня, испугался ли он? Рассердился? Почувствовал угрозу? Убил бы? Возможно, он был не способен испытывать такие чувства. Был ли он больше похож на машину, всего лишь предсказуемо реагирующую на раздражители?
Нам легко думать о муравьях как о роботах, потому что мы судим о других существах по своим стандартам. Антропоцентризм – уверенность, что люди уникальны и представляют собой центр вселенной, – подвергался нападкам ученых со времен Коперника
[591]. И, так же как мы делаем допущения о других людях, основываясь на их внешнем виде, – «Человеческое тело – лучшая картина человеческой души», как писал Людвиг Витгенштейн, – так мы приписываем сознание другим существам, основываясь на выразительности их тел и особенно лиц
[592]. Это из-за сегментированных тел и маскоподобных «лиц» мы приходим к предположению, что у муравьев нет «человеческих» качеств в характере или разумности.
Но поразительная истина состоит в том, что мозг и центральную нервную систему муравьев и людей связывают более близкие эволюционные отношения, чем считалось раньше
[593]. В свете этого я не согласен с одним выводом автора, заинтересовавшего меня своими идеями о сверхорганизме, когда я был студентом. Льюис Томас пишет в «Жизнях клетки» (The Lives of a Cell), что «невозможно представить, что у муравья вообще есть сознание, а тем более мысли»
[594]. Я думаю, очень похоже, что у муравья все же есть сознание, стремление понять то немногое, что ему позволяют врожденные способности. Он разумен? С моей точки зрения, да. Мы знаем, что рабочий муравей может оценить жилое пространство, высоту потолка, размеры входа, уровень чистоты и освещенность потенциального нового дома для семьи – настоящий подвиг, если учесть, что он лишь бегающая точка без карандаша, бумаги и калькулятора.
Если у муравьев есть разум, есть ли у них также и личность? Можем ли мы думать об отдельном муравье как о ком-то уникальном? Каста муравья или его роль в семье ограничивает действия и выбор, доступный ему. Но следует ли из этого, что, скажем, все мелкого размера рабочие муравьев-мародеров взаимозаменяемы? Не обязательно. У других животных проявляется не больше разнообразия поведения, чем у муравьев, даже у таких позвоночных, как львы, тигры и медведи, однако мы находим в них личности. Но личность – более тонкое дело, чем то, что мы можем усмотреть, просто подсчитывая и раскладывая по полочкам виды поведения
[595]. Относительно размера насекомых мы проходим над муравьями на высоте самолета. Используйте увеличительное стекло, познакомьтесь с объектами так же близко, как Гудолл со своими Фло, Флинтом и другими шимпанзе, и тогда станет возможно заметить нечто гораздо большее.
