Тем утром на восходе солнца я стоял на земле с Терри Эрвином, экспертом-энтомологом Смитсоновского института, составлявшим список видового разнообразия насекомых, обитающих в кронах. Чтобы подобраться поближе к нашим целям, я закинул с помощью рогатки на дерево леску и подтянул за нее через ветку канат; затем упаковался в сбрую для подъема, прицепил два зажима-жумара к сбруе и веревке и пополз в небо.
Но при подъеме вспомогательная веревка съехала; я резко обвалился на несколько дюймов и закрутился на месте. Древесная труха, стряхнутая с сука наверху, запорошила глаза и ослепила меня. В руках у меня было полно камер и энтомологического снаряжения. Чтобы стабилизироваться, я высоко забросил ноги на ветвь с одной стороны.
Большая ошибка! Взмахом ступни я задел массу растений-эпифитов, в которых скрывались хорошо охраняемые муравьиные гнезда. Рабочие незамедлительно покрыли мои ноги, а затем стали падать, как глубинные бомбы, на все остальное тело. Когда они разрезали мою кожу своими мандибулами и распылили на ранки муравьиную кислоту, я узнал не только вид, Camponotus femoratus, но и понял, что нашел свой первый «муравьиный сад» – хотя и довольно суровым способом.
Восстанавливая равновесие и прихлопывая этот кровожадный вид муравьев-древоточцев, я заметил, что на моей коже есть еще вид муравьев – помельче, Crematogaster levior, робкий вид муравьев-акробатов, который не кусается. Муравьиный сад – это результат их сотрудничества, представляющий нечастую гармонию между видами муравьев. Загнездившись в этой массе эпифитов, конфедерация двух видов муравьев построила на верхушке дерева домик шириной в четверть метра из картона – бумажных листов, которые они произвели, пережевывая растительную массу и почву. Затем рабочие собрали семена растений и посадили их в картон. Там эти семена выросли в кактусы, бромелии, фиги, орхидеи, филодендроны и антуриумы, создав пышный сад.
Растения и муравьи зависят друг от друга. Корни растений укрепляют картон, не давая ему распадаться в дождь, и предоставляют муравьям стабильный дом
[260]. Муравьи, в свою очередь, похоже, необходимы для выживания растений, поскольку именно эти виды флоры никогда не встречаются сами по себе
[261]. (Хотя мы пока не можем сказать, то ли семена погибнут, если муравьи не найдут их, то ли муравьи так тщательно их собирают, что у этих растений нет возможности прорасти где-то еще.) Так или иначе, муравьи явно истово защищали и гнездо, и сад.
В этом поразительном примере мутуализма Camponotus и Crematogaster совместно создали гнездо и защищали эпифиты. Они разделяли тропы, помогали друг другу искать добычу (хотя Camponotus может слегка подворовывать) и заботились об одном и том же сосущем растительные соки насекомом «скоте» как о дополнительном источнике пропитания. Муравьи-акробаты потом пили падь, выделяемую более мелкими Homoptera, или родичами тлей, и подращивали их до размера, пригодного для доения древоточцами, которые играли более важную роль в поиске и посадке семян, развивающихся в свежие садовые растения
[262].
Меня мутило от передозировки муравьиных ядов в крови. Я оттолкнулся от муравьиного сада к другому стволу. Сад был очень элегантным, я видел это, хотя в тот момент на нем кишели муравьи. Восстановив равновесие, я задумался о жизни в пологе леса, воспитавшей одновременно мутуализм и воинственность.
Биологический успех
Успех в природе часто описывают как количество видов в группе. По этой мерке муравьи-садовники, о которых я споткнулся, принадлежат к двум из трех наиболее успешных родов муравьев (третьим будет Pheidole, или большеголовый муравей), каждый с сотнями видов. Но успех не всегда ассоциирован с распространением видов; число индивидов и их влияние на природу может значить больше. И муравьи тут – самый главный пример
[263].
Полог тропического леса с его множеством уровней листвы и ветвей может иметь в десять раз больше пригодной для обитания недвижимости, чем земля, и гораздо больше, чем лес в умеренных зонах. Со всем этим свободным пространством не стоит удивляться, что исследование в бассейне Амазонки обнаружило 82 вида муравьев на единственном дереве, то есть почти вдвое больше, чем на всех Британских островах
[264]. Хотя это звучит как «очень много», по сравнению с другими насекомыми в тропических кронах у муравьев разнообразие пренебрежимо мало. Как указал Терри Эрвин, единственное дерево в Перу может содержать тысячи видов одних жуков. И все же древесные муравьи могут с лихвой компенсировать относительно небольшое количество их видов потрясающим изобилием индивидов. Рабочие муравьи, в частности, подчас составляют от 20 до 40 % организмов на деревьях, не считая микробов. Измеряемые по весу, а не по числу, все виды муравьев вместе дают от 10 до 50 % массы членистоногих, живущих на тропических деревьях. Муравьи также весят больше, чем все позвоночные в том же объеме, от лягушек и ящериц до попугаев, обезьян и леопардов. Муравьев так много, а других животных так мало, что муравьи крон поддерживают свои популяции, в основном полагаясь на растительные вещества, как мы видели у муравьев-портных
[265]. То же самое, скорее всего, верно для тропических муравьев, живущих на и в земле, где они тоже более чем обильны
[266].
