Если бы это был рейд муравьев-кочевников, колонна продолжала бы продвижение, а часть рабочей силы отстала бы для нападения на гнездо. Но вместо этого все подразделение амазонок остановилось, придя к найденной цели. Пока атака еще продолжалась, амазонки начали переправлять сотни куколок и немного личинок домой вне строя, и в течение минут грабительская операция начала сворачиваться. Мы с Алексом последовали за длинным непрерывным караваном обратно к дороге, где ранее встретили более сплоченный наступающий отряд. Оттуда возвращающаяся колонна растянулась на дополнительные 50 метров, после чего направилась под землю, в собственное гнездо, где я опять увидел отдельных серебристо-черных рабочих Formica. Хотя они выглядели идентичными тем, которых только что ограбили амазонки, эти особи были на самом деле рабами амазонок.
От увиденного дальше у меня пробежал холодок по спине. Когда раб Formica встретил возвращающуюся амазонку, он потянул за куколку, которую держала Polyergus. Амазонка ослабила хватку, позволив забрать у нее Formica, только что похищенную из гнезда. Другие рабы Formica, не занятые переноской куколок, носили рабовладельцев: усталые, как я вообразил, от завоевания или долгой дороги домой, некоторые Polyergus позволяли нести себя на последнем участке пути. В норме этот вид переноски взрослых связан с новыми рабочими, перемещаемыми во время миграции гнезда, а не со взрослыми бойцами, способными в совершенстве передвигаться самостоятельно. Но тут порабощенные рабочие Formica транспортировали победивших поработителей, как будто это были коронованные особы, уютно свернувшиеся в своих паланкинах.
Для средних размеров муравья-амазонки королевское обращение продолжается и после прибытия домой. Войдя в гнездо, амазонка бездельничает, разве что чистится или занимается грумингом с сестрами, пока рабы Formica заботятся о ее нуждах. Повседневные усилия отнимают у амазонки максимум пару часов. Но Алекс рассказал мне, что лишь половина поработителей вообще ходит в рейд; остальные сидят дома, ничего не делая целыми днями. Для быстро развивающегося сообщества из нескольких тысяч муравьев темп жизни Polyergus breviceps ненормально расслаблен. (С нашей точки зрения, жизнь рабочего муравья в среднем похожа на рабство, даже если он работает в своем родном гнезде, хотя в этом случае он, по крайней мере, трудится на благо своей матери-самки.)
Столкновение в тот день в гнезде Formica было беззвучным месиловом и продолжалось минут двадцать – более-менее нормальная продолжительность такого рейда за рабами. Хронометраж тоже был типичным: проводя свои рейды под вечер, Polyergus вынуждены закончить дело и направиться домой, пока не зашло солнце, так как они не остаются снаружи, когда стемнеет. Неясно, почему рейдеры не отводят себе побольше времени, начиная рейд пораньше. Может быть, нежные куколки испекутся, если таскать их на полуденном солнце. Или, может, когда наступает вечерняя прохлада, муравьи Formica выносят расплод в теплые детские у поверхности и поэтому поработителям не приходится вторгаться так глубоко под землю, еще сильнее сокращая свои усилия
[348].
Зрелое гнездо амазонок насчитывает пять тысяч муравьев, включая и рабочих-поработителей, и их более многочисленных рабов. В гнезде рабы заботятся о краденых куколках, пока те не превратятся во взрослых муравьев. Как вылупившиеся птенцы, запечатлевающие облик своих родителей, молодой муравей быстро научается узнавать индивидов вокруг себя и в дальнейшем обращается с ними как с семьей. Этот импринтинг (запечатлевание) основан на запахе прочих смердов (pismires), в английском это архаичный термин для муравья, производный от резкого запаха семьи. Где бы муравьи ни встретились, они ощупывают друг друга антеннами, чтобы подтвердить присутствие смеси веществ, идентифицирующих их собратьев по гнезду
[349]. Если запах соответствует ожиданиям, они обращаются друг с другом как товарищи по оружию. Если особь пахнет как-то не так, рабочие или разбегутся, или подерутся.
У большинства видов муравьев этот импринтинг безошибочен, потому что юнцы окружены родичами в гнезде их матери-самки. Но, когда будущие рабы взрослеют в гнезде амазонок, они запечатлевают запах своих захватчиков. Ассимилированные в чужое сообщество, муравьи обманом вовлечены в жизнь обслуги, они выполняют всю тяжелую работу, которую не выполняют хозяева: строят гнезда, собирают добычу и падь, убивают вольноживущих Formica, которые проникают на их территорию, заботятся о расплоде. Единственная работа поработителей-амазонок – совершать набеги, пополняя запас куколок Formica по мере старения и смерти рабов.
Муравьи-рабы подбирают мертвого кузнечика, а одна из их «хозяев»-амазонок проходит на переднем плане. Муравьи-амазонки умерли бы от голода, если бы рабы не кормили их
Поработители так мало делают сами, что, когда я вытащил из рюкзака бутерброд и уронил кусочек индюшатины перед рабочим-амазонкой, муравей прошел мимо. Неспособный даже распознать еду, он не может прокормиться сам. В конце концов один из рабов нашел кусок птичьего мяса и отнес его в гнездо.
Одновременно сильнее раба и беспомощнее младенца, рабочий-амазонка получает корм лишь тогда, когда слуги найдут еду и, как птицы для своих птенцов, отрыгнут порцию для него. Он не может ни копать туннели, ни растить молодь. Это всего лишь военная машина. Кривые сабли, которые он носит в качестве челюстей, бесполезны для любой работы, кроме нападений на свободноживущих Formica, но они обеспечивают их владельцам получение универсального орудия – нового запаса рабов. Однако даже с их превосходным вооружением амазонок настолько меньше, чем их рабов, что они были бы убиты, если бы не химическое «пропагандистское» вещество, используемое как социальное оружие и высвобождаемое из железы вблизи мандибул, – оно повергает разграбленную семью в хаос и бегство
[350].
