— Куй железо, пока горячо, — привожу пословицу и указываю себе в грудь большими пальцами. — Это обо мне!
— Сто процентов, бл…
— Кстати! — восклицаю так резко, что Ренат Ильдарович подскакивает.
Мама спокойно продолжает есть, а братец слегка улыбается.
— Кстати? — мнет губы, не позволяя себе эту эмоцию.
— Я же тебе тридцать три дня теперь должна!
И снова мне хочется смеяться, когда я вижу выражение крайнего ужаса на его лице.
— Забили.
— Нет-нет, спор есть спор, — заявляю я со всей ответственностью. И поясняю для мамы с отчимом: — Мы с Кириллом поспорили на одну ерунду. Я проиграла. Теперь обязана провести с ним тридцать три дня в течение года.
— О, очень интересно! — резюмирует мама. — В твоем стиле, — и смеется.
— Ага. Жаль, что придумывать развлечения в эти дни может только Кир, — вздыхаю с преувеличенным сожалением. — Все-таки ты немного скучный. — Кажется, он уже снова готов меня убить. Ну, как минимум, швырнуть в меня едой. Вот было бы весело! — Но… Я и так рада! Так рада! Подружимся!
— Обязательно, — мрачно поддерживает мой энтузиазм братец и выходит из-за стола. — Все, я ушел.
— Будь осторожен, — кричу ему вслед.
Вместо ответа Кирилл, пользуясь тем, что никто, кроме меня, его больше не видит, показывает мне кулак. Я снова смеюсь и предельно мило машу ему на прощанье.
12
Слабо подняться со мной в одну из комнат?
© Кирилл Бойко
— Ты же хотел напугать ее до икоты, — нудит с пассажирского сиденья Маринка. — Не понимаю, зачем ты ее оттуда так рано вытащил?
— Не понимаешь, блядь? — не говорю, а высекаю по буквам. — Мне что, стоило подождать, пока она навек отстегнется?
— А чё? Прикольно. Был бы у твоей сестрички стеклянный гроб! Почти как у принцессы! А вместо семи мелких гномов — целая змея! Ха-ха-ха… А-ха-ха-ха… Ха-ха-ха… — ржет, как ненормальная. — Как думаешь, она целка? А-ха-ха-ха…
— Марина, ты совсем ёбнулась? — жестко перекрываю эти истеричные ноты.
— А чего ты орешь??? — она, конечно же, расходится в ответ. — На меня зачем орешь???
— Потому что ты тупая, как пробка, — спокойно выдаю, что думаю. — И я заебался слушать твой писклявый треп, — тянусь, чтобы открыть дверь с ее стороны. — Пошла вон.
— Бойка! — выдыхает сначала возмущенно. Затем, буквально через пару секунд, кардинально меняет тон: — Ну, Киря… Ну, извини, котик…
— Прекращай, — грубо обрываю ее, резко притягивая дверь обратно. Выпрямляясь, выставляю из окна локоть и, глядя перед собой, потираю пальцами подбородок. — Ты, блин, в натуре не понимаешь, что мне блевать охота, когда ты так говоришь?
— Почему? Ну, почему? — дует губы, но обороты заметно скидывает. — Это мило!
— Только для тебя.
Маринка шумно вентилирует воздух, но не возражает.
— Она точно не прикидывалась?
Вместо ответа такой взгляд на нее направляю — без слов понимает, что дурь молотит.
Довлатова затыкается, а мне по мозгам топчется эта мелкая инородная вредительница. Центурион, мать ее… Инфузория Центурион!
«Я отказываюсь сдаваться!»
В сотый раз за прошедшие сутки сознание прорезает ее истошный вопль. Он там, черт возьми, не просто всю локацию сотряс, но и внутри меня будто лазерный луч что-то покромсал.
Я, конечно, хотел, чтобы Любомирова испугалась. На то и вел расчет. Но никак не думал, что она свалится без чувств и пролежит в полной отключке две с половиной минуты. Чуть не сдурел, пока она очнулась.
А ей после всего хоть бы что! Ходит, дальше меня донимает.
Вообще как-то тупо все получилось…
— И что будем делать дальше? — не выдерживает долгого молчания Маринка.
— Мы? — с издевкой переспрашиваю я. — А ты здесь при чем?
— Ну, как? — теряется Довлатова. — Мне она тоже не нравится.
— Весомый аргумент, — по-новой из себя выхожу. — Весомее, чем мой член, блядь. Тебе что, пять лет, чтобы в войнушки играть?
— А ты сам зачем играешь?
— А я не играю, — отрезаю жестче, чем того требует ситуация. — У нас с ней все по-настоящему.
— Это как так «по-настоящему»?
Она хочет меня исправить, а я ее — испортить.
Вслух, конечно же, произношу вовсе не то, что подумал.
— Не твое дело.
Довлатова снова дуется, но недолго. Долго она не умеет. Поерзав, бросает на меня осторожный взгляд из-подо лба.
— И куда она тебя пригласила?
— Римское племя сегодня в общаге шабаш устраивает.
— И ты поедешь? — кривится Маринка.
— Конечно, поеду.
***
«All you people can’t you see, can’t you see
How your love’s affecting our reality[1]…»
— Блядь, не говори, что мы будем тусить под эту попсню, — выдыхает Чара, безумно тараща на меня глаза. — Крышу рвет, а мы еще в здание не вошли.
— Мы сюда не тусить приехали, — сухо напоминаю ему и тяну дверь.
В рожу тут же прилетает волна горячего воздуха. Высокие ритмы музыки на мгновение дезориентируют и вызывают желание повернуть назад.
Думал, чтобы найти кого-то в огромной толпе, попотеть придется, как это часто бывает во время тусовок. Но на вписке неудачников условно три калеки, а личинку, из-за ее броских шмоток, среди этих баранов очень даже хорошо видно.
Любомирова танцует. Нет, она явно тащится от той мутни, которая рвет колонки и нам с Чарой мозги. Увидев нас, ракушка, не прекращая танцевать, манит пальцем к себе.
— Ты смотришь на нее и улыбаешься? — за каким-то хером орет мне в ухо Чара.
— Это, блядь, не улыбка, а ухмылка, — демонстративно подтягиваю верхнюю губу и обнажаю в оскале зубы.
— Ну да, ну да… — закатывает этот черт глаза.
— Стой здесь пока. Держи периметр. Свиснешь, если коменда или Франкенштейн привалят. Пойду ее вздрючну.
— Ты там это… Не перестарайся, — и смотрит на меня, как на ирода.
— С каких пор ты меня лечишь, с кем как стараться?
Пытаюсь не распыляться, но советы всегда в штыки воспринимаю. Даже если они сказаны лучшим другом.
