Молчу. Шумно дышу и часто моргаю. Не желаю вспоминать весь тот ужас. Не желаю, но вспоминаю. Не хочу бояться Кирилла. Не хочу, но боюсь.
Как еще назвать эту дрожь и этот жар?
— Неделю меня игнорировал, чтобы сейчас соваться с этой ерундой? — едва нахожу в себе силы, чтобы голос прозвучал едко и раздраженно.
— Соваться? Слушай сюда, Центурион, я тебе пока никуда ничего не совал, — разжевывает по словам. — Но если ты продолжишь умничать…
— То что? Что еще ты мне сделаешь? — сердито перебиваю я.
— Стой смирно. Чё ерепенишься?
— А я обязана, что ли, стоять там, где ты меня поставил? Уясни уже, что никто не обязан делать все, что ты пожелаешь!
— Не взрывай меня, — то ли злится, то обижается Бойко.
Ну, надо же! Какая цаца!
— Если у тебя проблемы с контролем агрессии, я здесь не виновата. Никто не виноват. Сам научись себя…
— Так именно ты, вроде как, расписывалась меня лечить, — едко выпаливает в ответ Кирилл. — Чего сейчас сдулась?
— Ничего не сдулась, — растерянно отбиваюсь я.
— Поняла, что со мной невозможно дружить? — спрашивает и внимательно всматривается в мое лицо. Что пытается увидеть? Что ему от меня надо? — Как же туго ты все-таки соображаешь, — заканчивает обычной грубостью.
Слышать это чрезвычайно обидно.
Чтобы остановить очередной подъем эмоций, говорю первое, что приходит в голову:
— И зачем ты это сделал, если только и ждал, чтобы я отстала?
— Что? — спрашивает, словно не понимает, о чем я толкую.
Только я вдруг по глазам отчетливо вижу, что прекрасно он все понимает. Нервно облизывая губы, мечусь взглядом по ссадинам на его лице.
— Зачем ты ездил туда и снова дрался с ними?
В глубине его глазах происходит какой-то взрыв, а я вздрагиваю.
— С тобой никак не связано, — жестко выговаривает Бойко.
Но я будто знала, что он именно так ответит. Не удивляюсь.
— А-а, так ты там часто побоища устраиваешь? — наигранно смеюсь.
А вот Кир пуще прежнего злится.
— Регулярно.
— Ну и хорошо! Отлично!
Бросаю взгляд на парней и снова натыкаюсь на Чарушина.
Да что такое-то?
— Слушай… — задумчиво тяну я. — А Артем ведь был тогда на квесте в джунглях?
Кирилл хмурится, пару секунд молчит, а потом, очевидно, догадывается, почему я об этом спрашиваю.
— Это не он, — режет тоном.
— Откуда знаешь?
Последнюю неделю я действительно часто ловила на себе повышенное внимание Чарушина. Не то чтобы он мне нравится… Но если это он целовал меня, то я бы хотела об этом знать. А то как-то странно получается… Меня бесит эта неизвестность.
— Так откуда ты знаешь?
— От верблюда! Что ты заладила с этой херней? Подумаешь, пробили разок по деснам. Даже если и Чарушин, ты что, пойдешь и потребуешь, чтобы он на тебе женился?
— Нет, но…
С его слов я выгляжу одержимой маньячкой. И это меня, конечно же, смущает.
— Развела тут событие!
— Для меня событие! — огрызаюсь, не пытаясь скрыть обиду.
Бойко застывает. Вновь сканирует меня каким-то странным взглядом.
Так раздражает! Сил нет! Отталкиваю его и ухожу.
В субботу утром автобус выгружает нас перед Аккерманской крепостью с палатками, спальными мешками, прочей походной атрибутикой и провизией. Идея экскурсии действительно принадлежит мне. Никто прежде не приезжал сюда с ночевкой. Курочкину, нашему учителю истории, предложение показалось интересным, и он быстро все организовал.
Первым делом разбиваем на территории крепости лагерь и только после этого отправляемся на обход. Виктор Степанович рассказывает нам, что крепость была заложена золотоордынским ханом в XIII веке, неоднократно подвергалась нападениям, меняла владельцев, но по нынешний день остается одним из наиболее сохранившихся фортификационных строений страны.
Я обожаю историю. С интересом слушаю все, что нам рассказывают, и с энтузиазмом верчу головой. Кроме того, радуюсь, что помимо нашей группы к экскурсии присоединились девочки из историко-краеведческого кружка.
Вечером мы разжигаем костер и варим настоящую казацкую полевую кашу. После сытного ужина долго болтаем с ребятами и пьем чай. Расходимся по палаткам, когда становится совсем холодно.
— Мне немного страшно, — признается Катя, когда мы переодеваемся в пижамы и забираемся каждая в свой спальный мешок.
— Лично меня смущает только скованное положение, — со смехом отзываюсь я.
— Ага, непривычно. Чувствую себя сосиской в тесте.
— Ты слишком тощая сосиска. Никто на тебя не позарится, — дразнит Катю третья девочка — Лена. — Спим, девчонки. Завтра поболтаем. А то, зная Курочкина, подъем будет очень-очень ранним.
Для меня он оказывается самым ранним. Сквозь дрему чувствую, как что-то скользит по моим бокам, но закричать не успеваю. Потому как чья-то крепкая ладонь затыкает мне рот.
16
Разрешаю себя ненавидеть!
© Варя Любомирова
Кожу лица лижет холодный влажный воздух, а глаза слепит свет неясного происхождения. Зажмуриваясь, пытаюсь держать под контролем все жизненно важные маркеры. Убеждаю себя, что ничего ужасного не происходит. Но дыхание срывается. Пульс разгоняется. Меня резко бросает в жар.
Сердце работает на износ.
Скрежещет молния, и меня выбрасывают из спального мешка. Едва я успеваю уловить веяние студеного ночного воздуха, как ощущаю сзади давление чьего-то горячего, большого и твердого тела. Он, а сомнений, что это мужчина, не возникает, будто приклеивается ко мне, и уже на контрасте тепла с холодом меня сотрясает крупная дрожь.
— Просыпайся уже, Центурион, — звучит над ухом насмешливое рычание Бойко. — Все веселье проспишь.
Гаденыш! Чертов гаденыш!
Только от звуков его голоса прихожу в бешенство. Сердце берет планку повыше. Хотя, куда уж выше? Мы так не договаривались!
— Центурио-о-он, — снова тянет этот долбанутый маньяк.
Резко распахивая глаза, тут же морщусь. Источником света служат автомобильные фары сразу нескольких машин. С трудом привыкаю к этой яркости. А когда привыкаю… Задыхаюсь от гнева.
Всю поляну, на которой разместился наш лагерь, занимают взлохмаченные и сонные члены моей группы. Да как занимают! Ребята стоят на коленях, а дружки братца возвышаются над ними и, судя по всему, контролируют, чтобы никто из них не вздумал подняться.
