К сожалению, этих гадюк слишком много. Конечно же, у меня нет шансов. Я ведь не супергерой. Одной с четырьмя не справиться. Когда они бросают меня в грязь, почти сразу же ощущаю вкус земли. Она попадает не только в мой рот, даже в нос забивается. Дыхание перекрывает, и я инстинктивно начинаю паниковать.
— Так тебе, мерзкая шлюха! Будешь знать, как трахаться с чужими парнями!
— Отрежем ей патлы! Держите, чтобы не дергалась, а то я не против и шею ей перерезать!
Отчаянно сопротивляясь, пытаюсь сбросить их руки. Ничего не получается. Кислорода становится все меньше. Вместо него каждый вдох забивает дыхательные пути грязью. Хочу закричать, но не могу. Из-за этого паникую еще сильнее.
Соберись! Нельзя впадать в истерику. Дыши медленнее.
Чем дышать? Чем дышать?
Я много раз оказывала помощь другим в различных критических ситуациях. С собой же совладать с трудом получается, хоть я и владею здравым умом и необходимыми знаниями. Я на грани. Готова расплакаться.
— Довлатова! Совсем двинулась, дура?! — голос Чарушина слышу, когда уже пропадает давление, тычки и дерганья.
— Я не могу дышать… — слабым и прерывистым шепотом сообщаю тому, кто поднимает меня на руки.
И это последнее, что я помню.
***
В себя прихожу в незнакомом мне месте. Приподнимаясь, отрешенно оглядываюсь. Понимаю, что это чья-то комната. Возможно, общежитие. Да, скорее всего. Догадываюсь, что Чарушин принес меня сюда, потому как это здание ближе остальных к корпусу, в котором мы сегодня находились.
— Привет, — к кровати подбегает Лена. — Проснулась?
— Мне нужно в ванную, — слова с трудом даются.
Горло, да и все слизистые, огнем жжет.
— Конечно… — подруга помогает мне сесть, хотя я заверяю ее, что способна сделать это сама. — Тебе в туалет нужно? Или купаться хочешь?
— И то, и то.
— Окей… Сейчас найду полотенце и халат. Только… Может, с тобой пойти?
Делаю над собой усилие, чтобы не отказываться.
— Можно.
Уже поднявшись, вижу свои грязные волосы и с облегчением понимаю, что они целы. Обыкновенное тщеславие — тяжкий грех. Ведь красота не самое главное. Однако мне восемнадцать лет, и я, уж простите, беспокоюсь не только о своем здоровье, но и о внешности.
В душевой с помощью Лены забираюсь в одну из кабин. Там раздеваюсь. Шрамы на груди — не то, чем я могу поделиться, хоть девушка мне и нравится.
К счастью, справляюсь достаточно быстро. Наспех вытершись полотенцем, кутаюсь в халат. Выбираюсь и иду к зеркалам. На щеке виднеется небольшая припухлость и три царапины. На нижней губе трещинка. В остальном же все нормально.
— Пойдем, — зовет меня Лена. — Попьем чаю, и полежишь еще.
Так мы и делаем.
— Сейчас Катя прискачет, — говорит девушка, когда я снова забираюсь на кровать и укрываюсь одеялом. — А я уже пойду, чтобы успеть на лекцию, ок?
— Конечно. Иди. Я еще полчасика побуду у вас и…
— Ты никуда не спеши. Отдыхай. Бойка сказал, что сам тебя заберет.
— Бойко?
При упоминании о нем мне хочется подскочить и не просто уйти. Убежать.
— Ну да.
— А он при чем?
— Как при чем? — растерянно замирает Лена у двери. — Он ведь тебя сюда принес. Ты не помнишь?
— Не то чтобы не помню… Я не успела разглядеть, кто там был… — проговариваю больше для себя.
— Он. Ну и остальные вроде как тоже… В общем, ты лежи, а я побегу.
Дверь хлопает, в комнате становится тихо, и как будто время застывает. Я пошевелиться не могу, словно в каком-то оцепенении нахожусь.
Зачем? Зачем он мне помогает? После всего…
Развить мысль не успеваю. Дверь снова открывается. Я пытаюсь овладеть эмоциями, чтобы предстать перед Катей в адекватном виде. Но вместо нее на пороге возникает сам виновник моего смятения. Моих терзаний. Моего стыда. Моего позора.
Кирилл Бойко…
Едва его вижу, эта проклятая птица распускает не только крылья, но и свой пушистый горящий хвост. Такая мука, дышать не могу. Но и отвернуться не способна. Так больно внутри, и вместе с тем я испытываю дичайшую эйфорию.
Господи… Что за ужас со мной творится?
26
У меня на нее точно какая-то аллергия…
© Кирилл Бойко
Вижу ее, и нутро на куски рвет. Столбенею, в очередной раз полагая, что неподвижность, сука, поможет всю эту муть остановить. Ни хрена не работает. Пока внешняя оболочка стынет, словно раскаленная сталь, внутри все скручивает и пульсирует так, что охота сложиться пополам.
— Значит, ты для этого меня туда повез? — отмирает Любомирова. Дрожащая, бледная и хрупкая, сейчас почти прозрачная. Какое-то незнакомое чувство подпирает горячим комом горло и не позволяет дышать, пока я, едва выдерживая ее взгляд, упорно клею равнодушную рожу. — Ты сделал это, чтобы все подумали, что я с тобой… — срывающимся шепотом по оголенным нервам мне проходится. И я, закусывая внутреннюю часть нижней губы, на мгновение прикрываю глаза. — Каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может… — повышает голос, чтобы оставить внутри меня шрамы. Открывая глаза, понимаю, что они воспаляются и жгут, но я заставляю себя смотреть ей прямо в лицо. — Что самое тяжелое пройдено… Что еще больнее ты не можешь сделать… Ты появляешься и оставляешь на моем сердце новую рану… Каждый раз глубже… Как тебе это удается? Каким дьяволом ты послан на эту землю?
— Сам бы хотел узнать, — выдаю безо всяких эмоций.
Они все внутри, уже ломают мне кости.
— И это все? Весь ответ?
Мало мне собственной бойни, еще и Варя взглядом дробит.
— А чего ты, мать твою, хочешь? — невольно повышаю голос.
— Чего я хочу??? Ты такой же ненормальный, как и твоя долбанутая Довлатова! Ненавижу тебя! — рубит по старым швам.
— Какая она моя, если из-за тебя я такой? — рявкаю, выдыхая часть боли, которую больше не способен терпеть.
— Из-за меня?
Резво подскакивает с кровати. Несется на меня, как торнадо. Отворачиваюсь до того, как слишком близко подберется. Я ведь знаю, чем это чревато. Пытаюсь избежать конкретного месива. Только Варя не унимается. Сжимая ладонью мое предплечье, пытается развернуть. У меня, мать вашу, сходу тактильный шок — ее прикосновения оставляют ожоги. Машинально напрягая мышцы, остаюсь неподвижным. Тогда Любомирова сама шагает вперед. Совершаю разворот в другую сторону, но она, словно назойливая липучка, вертится следом за мной.
