— Спи, Варя…
После этого, рядом с ним, очень нескоро мне это удается.
30
Ты по-прежнему никто.
© Кирилл Бойко
— Кирилл! — не унимается Любомирова. В третий раз зовет. Назойливая липучка, мать ее… — Я знаю, что ты меня слышишь!
Приходится остановиться и обернуться. Приходится — громкое слово, безусловно. На кого-то другого я бы успешно забил болт и в десятый раз. Но с этой занозой надолго выдержки не хватает. Долбаное желание увидеть ее подрывает нутро и лишает самообладания.
— Чего тебе? — выдыхаю агрессивнее, чем должен.
Когда уже эта блажь сгинет? Я же не тупой. Примерно понял, что не все в этой гребаной жизни можно получить. Я, блядь, смирился. Смиряюсь, нахуй. Ладно, просто сам себя пытаюсь наебать.
— Что с тобой? У тебя что-то случилось? — хватает у Вари ума прицепиться ко мне с вопросами.
— А по моему лицу, блядь, непонятно, что со мной? Чего ты лезешь ко мне? Я, мать твою, опасен, понятно?
— Хм… Нет, непонятно, — принимает тот доставучий вид, который я особенно сильно «люблю». — Так, что у тебя? Буйная стадия бешенства? Или острая кишечная инфекция?
— Юмористка, я не могу, — зачем-то и вправду улыбаюсь.
И она… Вот на хрена она мне улыбается?
Нельзя так.
— Я тебя дома поймать не могу, — заявляет Варя, но я все еще слабо въезжаю в ее слова.
— И зачем я тебе нужен?
— Ты не заметил… — на ее лице отражается беспокойство, и я напрягаюсь. — Мама с Ренатом Ильдаровичем в ссоре, что ли… Они совсем не разговаривают. Точнее, он с ней пытается, но мама… Она будто сильно обижена на него. Уже два дня. С тех пор как мы вернулись…
— И при чем здесь я?
О причинах, конечно же, догадываюсь, но пересказывать тот скандал желания не имею.
— Так ты тоже заметил? Я не накручиваю?
Не знаю, что ответить. Тяжело выдыхаю и перевожу взгляд выше ее головы.
— Нет, не заметил, — бросаю резко.
Я не обязан предупреждать, что мой отец опасен. У этой клуши, которая мачеха, своя голова на плечах. Пусть думает, услышала и увидела достаточно. А мне похрен.
— И еще… Зачем ты нападаешь на Виталика? — ошарашивает новым вопросом.
— Какого, мать твою, Виталика? Виталик у нас кто?
— Студент. Парень из моей группы. Ты его утром чуть с лестницы не столкнул!
— Чуть не столкнул? — раздраженно смеюсь. — Запомни уже, у меня не бывает никаких «чуть». Если бы собирался столкнуть, то столкнул бы. И какого хрена он тебе на меня стучит? Ты мне мамочка, что ли?
— Он не стучал! Мне другие рассказали… В общем, все это неважно. Перестань его донимать!
— Это ты меня перестань донимать, — наклоняясь, упираюсь лбом ей в переносицу. — Раскомандовалась, будто имеешь какое-то право мне указывать. Ты по-прежнему никто, — выдыхаю резко и замолкаю.
Какие-то эмоции на лице Вари заставляют мое долбаное сердце сжаться.
— Не делай так, — тихо выдыхает она.
— Как?
Любомирова судорожно тянет воздух и качает головой.
— Ты делаешь вид, что ничего не изменилось.
— А ничего и не изменилось, — снова зев перекрывает и не дает дышать, но я упорно продавливаю свое сволочное эго. — Только из-за Чары с тобой и разговариваю. Кстати, тебе не пора его найти?
Она… огорчается. Толкает меня в грудь и, наконец, сама уходит.
Я же еще несколько секунд стою. Перевожу дыхание, прежде чем начать двигаться.
Дома снова отец мозги выносит. Одно время занят был этой своей… Сейчас, походу, кроме как на мне, не на ком больше отыгрываться. Злой, как черт. Аж морда кипит, пока втирает мне по поводу каких-то, мать его, хреновых оценок.
— Виктор Степанович просил, чтобы ты к нему заехал утром.
— А Виктор Степанович не боится меня к себе звать? — едко поддеваю я.
— Ты еще шутки шутишь? Герой! — сарказм отца, вибрируя, потолок кабинета натягивает. — С битой к старику!
— По твоим стопам иду, — вяло отзываюсь я.
— Ты мне поумничай тут! — все, чем батя способен крыть.
— Короче, не могу я завтра. У меня в семь утра тренировка.
— Так езжай сегодня!
Ну, бля…
— К чему эта гребаная срочность?
— Давай, не ерепенься!
Лады… Только чтобы он от меня отстал.
Плетусь в комнату переодеться, когда за дверью Любомировой слышу смех. Притормаживаю, как какой-то лох, чтобы послушать. Грудь жаром окатывает, и пульсация эта чертова долбит.
— Ну, нет, конечно… В общем… Слушай, Кать, насчет Артема… — шумно выдыхает Центурион, словно в этот момент то ли по комнате прыгает, то ли чересчур волнуется.
Мое сердце синхронно разгоняется и толкается в глотку. Подгоняю себя, чтобы не слушать дичь, которую она сейчас начнет о нем валить. Я же не вынесу! Я не научился с этим справляться. Мне, мать вашу, больно только от мысли, что она о нем думает!
И все равно стою, расставив локаторы.
Мазохист, блядь.
— У нас Артемом ничего нет. И никогда не было, — бормочет Варя. И внутри меня все взрывается от бешеной радости, которую я никак не могу ни удержать, ни тормознуть. Пока я не слышу следующее: — Это мы из-за Кирилла придумали, что встречаемся. Чтобы тот от меня отстал. Угу. Как видишь, работает…
Все, что внутри меня секунду назад ликовало и тянуло тело к небу, резко обваливается вниз. Грудой горячих камней оседает где-то в районе желудка.
Сука…
Волна гнева, которая поднимается у меня в груди и толкает всю кровь вверх, едва не сносит мне этим маневром голову. Не могу понять, на кого больше злюсь — на Любомирову или на Чару? Чувствую себя последним ослом. И вместе с тем подыхающим, ненавидящим весь мир ослом.
Добравшись до своей спальни, лихорадочно соображаю, что сделать, чтобы притупить всю эту хрень. Сваливаю настольную лампу. Разрываю листки с ее портретом.
