Веки все чаще закрываются, но я упорно ловлю Варю в фокус. Замираю, когда она напрягается и цепенеет на глубоком вдохе. Ее тело пробивает волна крупной дрожи — кончает.
— Блядь… — сипло выдыхаю я, понимая, что меня тотчас следом кроет.
Не двигаюсь, сколько могу, пока Любомирову трясет. Жру ее визуально. Знаю, что позже этот вид меня ночами жрать будет. Знаю… Смещаясь, скольжу членом ниже, между ее складок. К горячей пульсирующей плоти прижимаюсь, и меня накрывает бураном удовольствия. С ног до головы огненными стрелами летит это наслаждение. Разрывает мое тело.
Стону, как раненое животное. Да я и есть животное. Варя была права. Рухнув на нее, даже не думаю о том, что размазываю между нами свою же сперму. Как-то похер сейчас на свою природную брезгливость. Просто дышу на нее. И ею.
А когда удается восстановить физические силы, подгребаю Любомирову и вместе с собой тяну выше по кровати. Кажется, со спермой все мозги выплеснул. Как иначе это охарактеризовать? Отчаянный дебил. Обнимаю ее. С каким-то сдавленным стоном припечатываю к груди, как подорожник. И догоняю ведь, что край уже… Но даю себе время до утра.
33
Я люблю его… Люблю…
© Варвара Любомирова
Дома нас ждет полная неожиданность. Мама встречает в холле с чемоданами и говорит, что мы… я и она, уезжаем. Понять ничего не могу. Растерянно смотрю на Кира. Он все утро каким-то угрюмым и молчаливым казался. Однако сейчас все это смазывается. Кирилл в замешательстве. Он в таком же шоке, как и я.
У мамы глаза красные, будто она всю ночь проплакала. Даже не обращает внимания на мой странный наряд. Я в штанах и толстовке Бойко, так как мою одежду утром не удалось привести в порядок. Спортивный костюм, конечно же, большущий для меня. Хоть и затянут максимально шнурок на поясе и подвернуты рукава, мешком висит. В любой-другой день мама бы обязательно стала допытываться, почему я в чужой одежде. Сейчас же стоит и взгляд отводит.
Ренат Ильдарович на нее смотрит, а она будто от него в сторону. Замечаю у мамы на щеке подозрительный розовый след и вздрагиваю.
Неужели он ее ударил? Если так… Я просто не могу сообразить, как реагировать.
— Мне надо собрать вещи… — шепчу беспомощно.
— Я уже все собрала, — останавливает меня мама дрожащим голосом. — Такси подъедет через пять минут.
Сглатываю и с силой сжимаю руки в кулаки. Не скрывая неприязни, направляю взгляд на отчима. Очень хочется в лоб спросить, что он ей сделал? Но я никак не могу понять, должна ли сейчас вмешиваться.
Немного отвлекает шумный и отрывистый выдох Кира. Когда я переключаю на него внимание, вижу, что он, не моргая, смотрит на меня.
Напуган ли он так же, как я? У меня разрывается сердце от первой истеричной мысли, что я его больше не увижу.
«Конечно же, увижу…» — убеждаю себя.
Мы ведь в одной академии учимся. И хоть он ничего толком мне не успел сказать, ничего не обещал… Завтра мы встретимся и обо всем поговорим.
Такси заезжает во двор. Сигналит, оповещая о своем прибытии. Очевидно, пять минут прошло. А кажется, что пять секунд. Никто из нас ничего больше не говорит. Мама подхватывает чемоданы и бодрым шагом направляется на улицу. Я себя тоже заставляю. Кир следует за мной, и я, не в силах себя перебороть, несколько раз на него оглядываюсь.
В груди все огнем горит.
Если бы Бойко что-то сказал… Хоть что-нибудь… Однако он молчит. Чересчур пристально смотрит на меня и молчит. Хорошо, что мама с отчимом фокусируются друг на друге и не замечают ничего странного между нами.
Горло подпирает горечь. С трудом сглатываю и отворачиваюсь, скрывая проступившие к глазам слезы. Быстро забираюсь в салон. И там, когда такси срывается с места, никак не могу избавиться от мысли, что это конец.
В дороге молчу, чтобы не разрыдаться. Мама тоже сохраняет тишину, хотя водитель несколько раз к ней обращается, пытаясь завязать разговор.
Мы приезжаем к той самой многоэтажке, в которой живет Курочкин. Только сейчас узнаю, что в этом же доме находится мамина квартира. На самом деле чудо, что ее еще не отдали кому-то из преподавателей.
Поднимаемся на этаж выше от Виктора Степановича. Так же молча входим в квартиру. Мама сразу же начинает суетиться, вытирать пыль, раскладывает какие-то вещи… Я же не могу себя заставить заняться тем же.
— Мам, а что случилось? Ты мне расскажешь? — решаюсь спросить. — Почему мы уехали?
Она застывает, уставившись невидящим взглядом на пустые полки шкафа.
— Так надо.
— В смысле, так надо? — немного нервно выдыхаю я. — Ренат Ильдарович тебя обидел? Вы разводитесь?
— Варвара, — строго одергивает меня мама. Смотрит, выдавая куда больше чувств. Ей больно. Это я сейчас понимаю. И чувствую. — Просто… Я пока не решила… Скорее всего, да. Разводимся.
— Но как же? — восклицаю расстроено. — Вы ведь только три месяца как поженились? Кто так делает?
— Наверное… — произносит мама с дрожью в голосе. — Наверное, я поторопилась.
Понимаю, что ей плохо. Но… Меня душат собственные чувства. И мне дико хочется раскричаться, наброситься на нее с упреками. Припомнить все. И то, что столько лет оставляла меня у бабушки с дедушкой. И то, что сейчас потащила в этот проклятый город, эту академию… И то, что ввела в эту семью… И то, что заставила все это пережить.
И что теперь? Как теперь?
Как?
Все зря, получается?
Чудом проглотив все эмоции, закрываюсь в своей новой комнате. Никаких вещей разбирать не собираюсь. Мне плохо, выть охота. Сворачиваюсь на кровати, прикрываю глаза, вдыхаю запах Кира, который сохранили моя кожа и его одежда.
У меня разрывается сердце. Разрывается и кровоточит.
Вспоминаю то, что было ночью. Стыд, волнение, щемящая тоска и какая-то необъяснимая печаль поглощают меня. Бередят душу. Трясут ее, как перину, выбивая тонну эмоций, с которыми я не могу справиться. Я просто очень хочу, чтобы Кир был рядом. И не знаю, что с этим делать теперь?
— Кир, я… Я тебе нравлюсь?
— Больше.
— Ты мне тоже… Больше.
Настолько, что… Я ведь… Я люблю его? Господи, конечно же, люблю. Люблю! Жар-птица взмывает крыльями в груди и доводит меня до исступления. Я начинаю плакать.
