— Разбирайтесь с этим сами, отец, — я коротко кивнула, выпрямившись, — я не стану вмешиваться в ваши отношения.
Мужчина, которого, как я думала, что возненавидит ещё сильнее после сегодняшнего разговора, вдруг неожиданно оставил на душе куда меньше осадка, чем плачущая мать. Возможно, потому, что Илейна пыталась свалить собственные ошибки на других, а Виар их признавал. Пусть у него действительно был ужасный характер, да и другие моральные качества оставляли желать лучшего…
…и ложка дегтя в нашем меду
Виар ушёл, Леаррен также остался за дверью, Ильгрима было не слышно. А я всё ещё отчего-то боялась поднять взгляд на Асторшиэра. Как будто он мог в один миг обернуться сном и развеяться дымкой.
И, лишь когда мужчина взял мои ладони в свои, крепко сжимая, что-то внутри отпустило. Разжалась невидимая пружине, а душа взвилась птицей на волю.
Сильные руки прижали меня к чужому телу. Ладони сами легли ему на грудь. Прямо на мерно бьющееся сердце. Я прижалась щекой к его груди, ощущая, как император склонился надо мной — и неожиданно уткнулся носом в мои волосы. Жадно втянул воздух.
— Пахнешь ксайши, — раздался знакомый до слёз голос, ставший более низким, почти бархатистым, — только не говори, что для тебя стали неожиданностью мои слова. Я ясно дал понять, как отношусь к тебе. И так же ясно показал это наглядно.
Его губы коснулись растрепавшихся волос.
Руки обвились кольцом вокруг талии, не давая отстраниться.
Пальцы погладили узор на щеке — и, подняв голову, я увидела, как проявился его собственный. Пальцы мужчины легонько коснулись шеи, пробежались по коже, вызвав тихий вздох и легкий жар желания.
— Одно дело — мечты, а…
— Забудь эти глупые “достойна” — “недостойна”, — резко оборвали меня, — кто достоин — я выберу сам. Единственная причина, по которой ещё не объявлена официальная помолвка — то, что мне нужно окончательно разобраться с заговорщиками. Но ваш безумный поход с Леарреном весьма приблизил этот момент, — теплые губы скользнули по уху и слегка прикусили его. По телу снова прошла волна дрожи. Но сбежать… нет, бежать от этого анорра я не хотела ни за что на свете, — и совсем скоро, — выдохнули ей в губы, обводя их контур языком, — ты будешь, — чужие губы накрыли мои, ладонь легла на затылок, направляя, и он выдохнул, скользя пальцами второй руки по шее, — моей… императрицей.
Воздух со всхлипом вырвался из легких, голова шла кругом, всё горело, и хотелось остаться вот так, спаянными друг с другом, когда магия сплетается с магией, душа — с душой, а сердце — с сердцем — навсегда. Сколько нерастраченной страсти было в этом внешне холодном анорре! Как бережно, осторожно, почти нежно он удерживал меня, как исступленно касался, как не выпускал из поля зрения…
Он был всем, чего я только могла желать. И куда большим, нежели я когда-то осмеливалась себе вообразить.
Сладко, как сладко было существовать в этом единственном миге, не думая больше ни о чем. Но невозможно.
Впрочем, сегодняшний день и так побил рекорды по всему “невозможному”. Больше я не могла отмахиваться от знаков, от того, кто уже совершенно ясно дал понять, кем хочет меня видеть при себе. Подле себя. На равных. Почти на равных. Казалось бы, совершенно невозможная уступка для моего чудовища.
Настоящие чудовища, впрочем, ведут куда более "благопристойный" образ жизни. На их лицах ясные улыбки, их речи словно сладкий яд, а благосклонность опасней лютой ненависти.
Я с трудом заставила себя вынырнуть из обжигающего дурмана. Объятия мужчины стали ещё крепче, а его губы оказались уже на шее, где он дразняще прикусывал тонкую кожу, вызывая желание… сбежать, к наземникам, в ближайшую спальню и не выпускать оттуда этого опасного рецидивиста как минимум неделю!
— Шшш, хватит! — уперлась ладонями в ткань камзола.
В ответ мне только фыркнули и снова зарылись носом в волосы.
— Вы там что, съесть их пытаетесь? Или разыскиваете насекомых? Во втором случае вопрос к уровне чистоты во дворце, — заметила немного ворчливо.
— Люблю твой запах. Хоть и не чаэварре, но… вкус-сная демонолог, — в улыбке блеснули два острых передних клыка.
Какая прелесть! Все-таки есть в этих животных повадках древних анорров что-то… отчего сердце поет, как сумасшедшее, и норовит сбежать из груди прочь. Хотя, почему норовит? Оно и так уже давно покинуло свою хозяйку и бьётся, несчастное, в цепких когтях пепельного чудовища.
На мгновение я позволила себе положить голову ему на плечо. Похоже, Асторшиэр отгородил нас каким-то заклинанием от остальных. По крайней мере, другого объяснения происходящему я не находила — прошедшие мимо приоткрытой двери двое стражей просто проигнорировали собственного Повелителя.
— Предел занюхивания на сегодня достигнут, — засмеялась искренне и легко — и все-таки высвободилась из цепких рук. И продолжила уже гораздо серьезнее. — Так какие у вас планы по поводу заговорщиков, мой Повелитель?
— Шиэр. Когда мы наедине — зови меня по имени. Мне будет приятно, — ответил он коротко с обескураживающей прямотой.
— Я… поняла вас… тебя, Шиэр. Но мне хотелось узнать ответ на свой вопрос.
— Полагаешь, я обязан на него отвечать? — разноцветные глаза сощурились.
И как раньше он мог казаться таким бесчувственным сугробом? Пусть и сейчас эмоции императора не были выражены ярко, однако я легко улавливала малейшие изменения в чужом настроении.
— Возможно, и нет. Я не могу знать, насколько серьезны ваши слова по поводу того, что мы могли бы быть на равных. Я не строю иллюзии по поводу своих знаний, — усмехнулась, мотнув головой, — но мне важна сама мысль о том, что ты это допускаешь не в шутку.
Разноцветные глаза посмотрели задумчиво и понимающе.
— Я скажу то, что могу сказать. Не больше, чем любому из моих исполнителей, — ответил, наконец, неохотно, — лишь потому, что ты понимаешь — некоторыми сведениями не стоит делиться вообще. Вся картина на данный момент лишь в моей голове. Не потому, что я не доверяю тебе…
— Я поняла. Нет нужды объяснять. И… спасибо.
Легкое касание руки. И в ответ чужая сильная ладонь ложится на щеку, а я греюсь в её тепле. Все же пугающее это чувство — любовь. Так легко расправить крылья — и не менее легко их потом лишиться.
Но если всю жизнь бегать от чувств, то стоит ли вообще жить? Да и жизнь эту иначе, чем существованием не назовешь.
Пальцы очертили контур моих губ, провели по прикрытым векам, коснулись щек, вызывая улыбку.
— Красивая… и моя… — в негромком голосе мужчины слышалась незыблемая уверенность. И что-то ещё. Жаркое, непривычно-щедрое, завораживающее. Мотылек был готов полететь на огонь, — ayna…
Мужчина коснулся костяшками пальцев моего лба и резко сделал шаг назад. Его глаза потемнели, а ноздри хищно раздувались. Казалось, он вот-вот сорвется и… И все же сила привычки и бесстрастность сыграли свою роль и Асторшиэр взял себя в руки… к сожалению. Или, к счастью, потому что место было совершенно не подходящим.
