Мы могли бы создать прекрасный, хоть и нестройный дуэт. А риск? Было ли все так страшно? Нет, это было лишь опасным подводным течением, исчезающим на исходе ночи, когда я, вконец выжатая и молчаливая, проскальзывала вслед за ним через заднюю дверь, испытывая невероятное облегчение оттого, что ничего «ужасного» не произошло, что он не был душевнобольным. Риск вовсе не был пряностью, он был той ценой, что мне приходилось тогда платить.
В нашем Клубе не требовали такой цены… И это его огромная заслуга, смысл его существования. Здесь еще никому и никогда не сделали больно.
Сколько же раз мы успели встретиться — два, не больше, — когда он предложил пригласить третьим своего друга Дэвида, когда был этот послеполуденный секс втроем, лишивший процесс интимности, когда я неожиданно поняла, что мы уже не равноправные партнеры, когда мне вдруг стало страшно? Внезапная боязнь запретного. А когда он предложил еще одного друга, мне показалось, что меня предали.
Потом долгие мучительные вечера. Я бродила по центру Сан-Франциско, всматриваясь в лица прохожих, заглядывая в холлы шикарных отелей, думая о том, что да, где-то здесь должен быть мужчина, элегантный, опытный, моя вторая попытка, кто-то безусловно более умный, решительный.
И дома долгие часы у телефона, перед глазами — колонка частных объявлений. Вдруг это какой-то секретный код? Хватит ли у меня духу набрать номер? А потом обычные дела: бал старшеклассников, свидания в кино и привычные отговорки, чтобы объяснить апатию, беспокойство. Так ужасно ощущать себя каким-то уродом, тайным преступником!
Бесконечное хождение мимо прилавков, где под стеклом на белой тисненой бумаге лежали кожаные перчатки, в которых мне виделось что-то порочное, может быть, именно из-за этой белой бумаги.
Да, мне хотелось бы вот эти длинные, узкие черные перчатки…
…А еще широкий кожаный ремень, опоясывающий меня, как экзотическое украшение, а еще черное шелковое белье и высокие обтягивающие сапоги, конечно, когда я смогу себе это позволить. И наконец, последняя находка в книжном магазине рядом с кампусом Беркли, когда я, не веря своим глазам и краснея от волнения, обнаруживаю шокирующую французскую классику, с которой остальные, должно быть, уже давным-давно познакомились, такую невинную, в белой гладкой суперобложке. «История О».
Нет, ты здесь не одна.
Когда я платила за книгу, казалось, что все в магазине смотрят именно на меня. Все еще пунцовая, с пеленой перед глазами, я села за столик в кафе «Медитеррани», стала читать страницу за страницей, причем мне было наплевать, что кто-то может увидеть книгу, отпустить замечание, подойти ко мне, и закрыла ее только тогда, когда дочитала до конца, а затем так и сидела, уставившись через открытые двери на студентов, спешащих под дождем по Телеграф-авеню. Я думала о том, что не могу позволить себе прожить жизнь, не реализовав свои фантазии, даже если…
Но Барри я больше не звонила.
Это было не одно из тех загадочных частных объявлений и не заметка в газете о вульгарных отношениях садистов и мазохистов, так шокирующих общественность. Это было вполне невинное на вид небольшое объявление в местной газете небольшого городка неподалеку от Сан-Франциско:
«Специальное объявление. Все еще принимаются заявления в Академию Руасси. Поскольку срок подачи заявлений подошел к концу, оставшиеся претенденты должны быть хорошо знакомы с программой обучения».
Руасси — название мифического поместья, в которое привезли О во французском романе. Невозможно истолковать это по-другому.
«Но вы ведь не будете использовать хлыст, я хочу сказать, что-то, что может на самом деле причинить сильную боль», — прошептала я в трубку, когда все договоренности уже были достигнуты, назначено интервью в ресторане в Сан-Франциско и даны описания нашей внешности, чтобы мы смогли узнать друг друга.
«Нет, моя дорогая, — ответил Жан Поль. — Этого уже давно никто не делает. Разве что в книжках».
Мучительно тянущиеся минуты, тайные надежды и мечты…
Мы встретились в ресторане «У Энрико». Жан Поль, поднявшийся мне навстречу, выглядел очень по-европейски. Бархатный пиджак с узкими лацканами. Похож на красивого темноволосого французского киноактера, которого я запомнила по фильму Висконти.
«По-настоящему чувственная американская женщина. Какое сокровище, — прошептал он мне на ухо, после того как я допила кофе. — К чему понапрасну тратить время? Идите за мной».
Да, какая мука — вот самое точное слово — быть такой молодой, такой послушной, такой испуганной! Наверняка какой-нибудь падший ангел распростер надо мной свои крылья.
Тут я спохватилась, вспомнив о времени, словно сработали часы в голове. Ричард уже ждал меня, и теперь все мы были падшими ангелами. И у нас оставалось меньше получаса до того, как в зал введут новых рабов.
5.
Эллиот. Прогулка по неведомой земле
Я решил, что все эти террасы, выходящие на море, и есть Клуб, а потому, как только мы попадем в сад, раскидистые деревья смогут избавить нас от жадных взглядов. Но не тут-то было.
Я наклонил голову, пытаясь перевести дух. Я просто не верил своим глазам. Сад, казалось, простирался во все стороны, везде стояли накрытые обеденные столы, за которыми сидели элегантно одетые мужчины и женщины, а сотни обнаженных рабов как ни в чем не бывало разносили подносы с едой и вином.
Толпы гостей сновали у буфетных стоек под кружевной листвой калифорнийского перечного дерева. Они смеялись, болтали, расположившись небольшими группами. И конечно, на нас продолжали глазеть собравшиеся на террасах основного здания.
Но меня потряс даже не размер сада и не число гостей. Нет, меня удивило то, что вся эта толпа до странности напоминала публику в любом другом месте, разве что декорации здесь были другие, а роль статистов играли обнаженные рабы.
Повсюду блеск золота на загорелых руках и шеях, солнечные зайчики на зеркальных очках, звон серебряных столовых приборов. Если бы не обнаженные рабы, то вполне можно было решить, что эти загорелые до черноты мужчины и женщины завтракают в шикарном месте где-нибудь в Беверли-Хиллз. И конечно, если бы не наша группа из пятидесяти новичков — дрожащих, униженных и трепещущих.
Видеть спины и лица людей, увлеченных разговором и не обращающих на нас ни малейшего внимания, было не менее унизительно, чем ловить на себе откровенные взгляды.
Но потом, как обычно, все завертелось очень быстро.
Всех прибывших рабов сбили в стадо, и уже новые хэндлеры заняли места на флангах. Они дали нам отдышаться, а затем велели бежать по дорожке сада.
Впереди бежали сильные рыжеволосые мужчины-рабы, остальные следовали за ними, подгоняемые хлыстами хэндлеров, которые казались даже более изощренными, чем надсмотрщики на яхте.
Всех их отличало мощное телосложение, как и того блондина, но одеты они были несколько по-другому: с ног до головы в белую кожу, включая обтягивающие брюки и жилеты. Даже хлысты, которыми нас подгоняли, были из белой кожи.
