Одежда хэндлеров была явно подобрана с таким расчетом, чтобы она гармонировала со скатертям и пастельных тонов, огромными дамскими шляпами, украшенными цветами, и мужскими шортами, белыми или цвета хаки, а также с полосатыми пиджаками из легкой ткани.
Я стал озираться в поисках женщины-хэнллера, но не нашел ни одной, хотя в саду было полно сногсшибательных девушек; у меня даже зарябило в глазах от коротких юбок, точеных ножек и сверкающих высоких каблуков.
Трава, хоть и очень мягкая, царапала ноги. Я был ошеломлен обилием пышной растительности, благоуханием жасмина и роз, зрелищем птиц в золотых клетках: гигантских сине-зеленых попугаев ара и бело-розовых какаду. В огромной клетке, словно в домике-прянике, резвились несколько десятков мартышек-капуцинов, а по ковру из цветов свободно разгуливали павлины.
«Ну да, это, конечно, рай — подумал я, — а мы здесь все рабы для услад, совсем как на рисунках в египетских гробницах, где все рабы были голыми, а их хозяева в богатых одеждах». Мы были здесь для употребления, точно вино в бокалах или еда на тарелках. Мы словно попали на страницы книги, причем без купюр, о декадансе, и вот теперь нас вели по саду, принадлежащему всемогущему, владыке.
Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь, но не потому, что устал. Нет, меня пронзил новый приступ вожделения, желания, достигшего своего пика.
Рабы, прислуживавшие за столами, вели себя на редкость невозмутимо. Я бросал на них осторожные взгляды, рассматривая умащенные тела, украшенные только узкой полоской серебра или воротником из белой кожи. Меня завораживало зрелище волос на лобке и торчащих сосков. А ведь я теперь один из них! Вот моя роль, и сценарий для меня уже написан.
Мы бежали все быстрее и быстрее, подгоняемые безжалостно стегавшими нас хэндлерами. Я неожиданно почувствовал, что удары обжигают мне кожу. У меня возникло какое-то странное ощущение: по телу разливалось томительное тепло, одновременно возбуждающее и расслабляющее. И если остальные рабы жались к середине тропы, чтобы избежать хлыста, то мне было на него наплевать. Я вдруг стал нечувствителен к ударам, позволяя им сыпаться на спину.
Тропа оказалась извилистой, со множеством поворотов. Я понял, что мы бежим вокруг сада. Нac явно выставляли напоказ. Тут у меня в мозгу словно что-то взорвалось. Отсюда не было выхода. Я не мог назвать кодовое слово, расплатиться за ванну и массаж и уехать.
На самом деле здесь ничего от меня не зависело. Возможно, впервые в моей жизни.
Мы пробежали мимо мощеной террасы со столами. И сразу же все головы повернулись в нашу сторону, и гости, члены Клуба — не знаю, кто там еще, — начали указывать на нас пальцами, сопровождая своим и комментариями. А молодой черноволосый хэндлер устроил прямо-таки настоящее шоу с хлыстом.
С одной стороны, рассудок твердил мне: «Это ведь его работа — вытряхивать из нас душу хлыстом. Так зачем сопротивляться? Мы здесь именно для того, чтобы нас превратили в ничто, подавив пишу волю». Но даже об этом я не мог долго думать. Я уже начинал утрачивать жизненные ориентиры, стал чувствовать себя «потерянным», а это, как я и говорил Мартину, было именно то, что мне нужно.
Пейзаж вокруг нас показался мне знакомым. Мы снова бежали мимо бассейнов и теннисных кортов за высоким сетчатым ограждением.
На самом деле мы просто обогнули сад и вернулись туда, откуда пришли. А теперь нас гнали в центр, к большой белой сцене, вокруг которой были установлены столики. Нечтo вроде павильона в парке провинциального городка. В таких павильонах по воскресеньям обычно играет оркестр. Но здесь был устроен своеобразный подиум, совсем как на показах мод.
Когда я увидел сцену, у меня кровь застыла в жилах или, наоборот, закипела — это с какой стороны смотреть.
И уже через пару секунд мы стояли за павильоном, сгрудившись в тени мимозы.
Хэндлеры грубо согнали нас в кучу, строго приказав ни в коем случае не трогать друг друга, а затем из громкоговорителей раздался приятный, хорошо поставленный голос диктора: «Дамы и господа, кандидаты сейчас в павильоне. Все готово к просмотру».
Какое-то время я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Затем со стороны столиков до меня донесся гром аплодисментов. Аплодисменты эти, казалось, эхом отдавались от края террас и затихали в безоблачной синеве неба.
Я чувствовал дрожь и волнение вокруг себя, словно между нами был натянут оголенный провод. Высокая рабыня с копной блестящих золотистых волос прижималась ко мне своими красивыми грудями.
— Они что, заставят нас ходить по подиуму один за другим? — задыхаясь, спросила она.
— Да, мэм. Похоже, что так, — шепнул я в ответ, покраснев при мысли о том, что мы, два обнаженных раба, пытаемся разговаривать и в то же время жутко боимся, что нас могут услышать хэндлеры.
— И это только начало, — отозвался рыжеволосый раб, стоявший справа.
— Но какого черта, почему мы не можем просто подавать напитки и все такое, — шепнула блондинка, почти не разжимая губ.
Один из хэндлеров, развернувшись в нашу сторону, ударил ее хлыстом.
— Скотина! — прошипела она.
Я улучил момент, когда хэндлер отвернулся, и постарался вклиниться между ним и девушкой. Похоже, он ничего не заметил и просто стеганул кого-то еще.
Блондинка стояла рядом, словно приклеенная, и тут мне впервые пришло в голову, что женщинам, пожалуй, немного проще, так как по их внешнему виду сразу не скажешь, что они чувствуют на самом деле. А вот с мужчинами гораздо сложнее. Не было ни одного раба мужского пола, у кого не возникло бы полноценной — унизительной в этом положении — эрекции.
Как бы там ни было, похоже, я здорово вляпался. Кода тебя связывают — это одно дело, когда тебя гоняют вместе с остальными, как скотину, — это уже гораздо хуже. Но по собственной воле пройти по подиуму?!
«Если я не буду готов, Мартин, они меня не возьмут. Так ведь?»
Толпа вокруг нас все разрасталась, словно путем деления клеток. Казалось, все устремились к нам, и пустые столики моментально были заняты. Мне хотелось бежать без оглядки. Я не имею в виду, что на самом деле собирался это сделать. Мне и двух футов не дали бы пройти. Но я панически боялся, что если меня действительно оставят одного на этой сцене, то я могу не выдержать и сбежать.
Я чувствовал, как ходит ходуном моя грудь, и в то же время мне казалось, будто кто-то накачал меня очередной дозой афродизиака. А тут еще эта блондинка, которая прижималась ко мне своими сладкими шелковистыми мягкими руками и бедрами. «Я не могу позволить себе слететь с катушек, — думал я. — Не могу позволить себе завалить уже первый тест».
Молодой человек с белыми волосами и холодными голубыми глазами ходил по павильону, размахивая микрофоном и расхваливая аудитории новых кандидатов, как урожай зерна на аукционе. Он был одет в точности как хэндлеры: белые кожаные штаны, жилет и расстегнутая на груди рубашка. Правда, поверх он надел хорошо сшитый белый хлопчатобумажный пиджак, что только усиливало его сходство с плантатором.
