— Ну да, ты у нас, конечно, самый умный! Что скажешь, Эллиот? — произнес он с холодным негодованием. — У тебя, наверное, еще полно козырей в рукаве.
«А рукава-то и нет!» — подумал я, не решившись открыть рот. Дела и так приняли скверный оборот, можно сказать, просто ужасный, и я ума не мог приложить, как получилось, что все пошло вразнос так быстро. На самом деле я сам от себя этого не ожидал.
Меня плотным кольцом окружили хэндлеры, точно я был опасным животным, а выставка-продажа рабов тем временем шла своим чередом под аккомпанемент гудящей толпы.
Невозможно описать словами это чувство стыда, это чувство безысходности. Я облажался, черт бы меня побрал, я запаниковал, и я проиграл.
Я попытался принять смиренный вид, так как знал: самое худшее, что я мог сделать, — это начать оправдываться.
— Да, такое с нами впервые, Эллиот, — заметил кареглазый парень. — Этот номер, что ты выкинул. Ты здорово отличился.
Хорошее лицо и раздражающе зычный голос. И такая мощная грудь, что его рубашка, казалось, вот-вот лопнет.
— Как думаешь, что с тобой сделает наставник, когда узнает о твоем упрямстве? — поинтересовался он.
Он помахал чем-то у меня перед носом. Это оказалось толстым фломастером. Похоже, я все же пробормотал что-то типа «черт» или «дерьмо».
— Ни звука! — пригрозил он. — Если не хочешь, чтобы тебе заткнули рот.
Я вдруг почувствовал, что в мою спину вдавливают фломастер, и услышал, как он вслух произносит то, что пишет: «Строптивый раб».
Потом меня рывком подняли. Но почему-то стоять оказалось еще хуже. Кто-то из хэндлеров наотмашь стеганул меня хлыстом. А потом на меня обрушился град ударов, так что я еле устоял на ногах.
— Глаза вниз, Эллиот! — приказал хэндлер. — Руки за голову.
Он прижат фломастер к моей груди, и я с трудом сдержатся, когда он, громко выговаривая слова по буквам, написал ту же фразу. Я сам не понимал, почему такая безобидная вещь оказалась столь мучительной для меня. И поднявшееся в душе чувство раскаяния снова не на шутку меня испугало.
— Почему бы не привязать его к столбу и не выпороть? — предложил кто-то. — Это хорошо вправит ему мозги. А потом можно и в зал вести.
«Ну что вы, ребята! Я просто новый мальчик на аукционной подставке!»
— Нет. Надо, чтобы он был в форме перед встречей с наставником, — ответит первый. — И пусть наставник сам решит, что с ним делать, — сказал он и, подняв мне подбородок кончиком фломастера, добавил: — И не вздумай выкинуть что-нибудь еще, Голубые Глазки. Ты даже представить себе не можешь, как ты попал!
Потом меня отпихнули в сторону со словами «Стой, где стоишь». Придя в себя, я оглянулся, чтобы украдкой посмотреть «на хороших мальчиков и девочек».
Рыжеволосый раб, демонстрируя должное смирение, как раз начал проход по подиуму под одобрительный свист толпы. А маленькая блондиночка смотрела на меня, как на героя. Черт!
И все же, что со мной было не так? Почему я затеял всю эту клоунаду? Я все делал правильно, пока не пришлось на них посмотреть, не пришлось им улыбаться.
А теперь я изгой в этой системе, в которую так стремился попасть. Я сражаюсь с ней, вместо того чтобы влиться в нее, как сражался с миром за пределами Клуба.
«Ты готов, Эллиот. Ты сможешь справиться со всем, что с тобой там произойдет. Но разве это то, что тебе действительно нужно?»
Да, черт возьми, Мартин! И этот мелкий сукин сын сделал понятия «дисциплина» и «унижение» даже более реальными для меня, чем я себе представлял.
6.
Лиза. Бизнес и только
Когда я вошла в кабинет Ричарда, он сидел у окна и, сдвинув солнечные очки на макушку, наблюдал за рабами в саду.
Увидев меня, он тотчас же поднялся и, улыбнувшись, направился ко мне своей ленивой томной походкой. У него были густые рыжеватые волосы, глубоко посаженные глаза, кустистые брови и испещренное глубокими морщинами загорелое лицо, что характерно для всех техасцев. Из-за жаркого сухого климата морщины эти появляются у них уже в раннем возрасте и остаются на всю жизнь.
Всякий раз, как я смотрела на него, я вспоминала полученное им в Клубе прозвище: Волк.
— Лиза, дорогая! — воскликнул он. — Мы по тебе скучали. Даже не буду говорить, как сильно, чтобы не расстраивать. А ну, быстренько поцелуй меня!
В двадцать четыре года он стал самым молодым старшим администратором и наставником кандидатов за всю историю Клуба, а еще он был самым высоким среди инструкторов.
Мне, конечно, хотелось верить, что рост тут вовсе ни при чем, а все дело в его манере поведения, но при таких манерах, как у Ричарда, рост очень даже был при чем.
Он легко справлялся с рабами, вытряхивая из них душу и раздавая удары хлыстом направо и налево, причем удары неожиданно сильные при таких ленивых, замедленных движениях.
Несмотря на глубоко посаженные глаза, настороженно смотрящие на мир, у него была обезоруживающая улыбка и открытое лицо, заинтересованное выражение которого, казалось, свидетельствует об искреннем расположении к каждому рабу.
Он был просто идеальным наставником кандидатов, так как умел все прекрасно объяснять. И как администратор он был лучшим.
Ричарду безумно нравилась его работа, которая поглощала его целиком. Он был, если можно так выразиться, болезненно привязан к рабам, находящимся под его началом, и фанатично предан Клубу. Я снова остро почувствовала это, когда обняла его и чмокнула в щеку.
— Я тоже, скучала по тебе. По всем вам, — ответила я.
Собственный голос показался мне чужим. Да, похоже, я все еще не пришла в себя.
— У нас небольшая проблема, моя красавица, — произнес он.
— Сейчас? Когда кандидаты уже готовы? А что, дело срочное?
— Думаю, ты все быстро уладишь, но без тебя нам не обойтись. — Он сел за стол и достал досье. — Новый член Клуба Джерри Макаллистер. Полное обслуживание в течение года. Его пребывание спонсировали не менее полдюжины членов Клуба, причем они сейчас здесь, объясняют ему, что надо делать, но он не знает, с чего начать.
Термин «полное обслуживание» означает, что человек внес максимальный членский взнос — 250 000 долларов в год, получив право приезжать и уезжать, когда ему будет угодно. При желании можно было провести здесь целый год. Но этого никто никогда не делал. Таким образом, Клуб работал, можно сказать, почти как банк, с учетом того факта, что никто не производил окончательный расчет сразу по приезде.
Я села за стол и открыла досье. Сорокалетний миллионер, занимающийся персональными компьютерами, из Силиконовой долины, Калифорния, огромное поместье в графстве Сан-Матео, частный самолет «Лир».
— Он уже успел пропустить пару стаканчиков с друзьями на террасе, — объяснил Ричард. — А сейчас он у себя в номере и ждет, чтобы ему немного помогли. Хочет молодую рабыню. Темные волосы, темная кожа. Я отправил к нему Синтию, но он ее отослал. Говорит, что ему надо чуткое руководство: типа подсказать, на какие кнопки нажимать, как у них там говорят. Так вот, я тут подумал: может, заскочишь, поговоришь с ним, пообещаешь заглянуть после полудня.
