— Эллиот Слейтер — крепкий орешек, — сказал он. — Из тех, кто настроен вполне серьезно. И к тому же очень красив.
— Они все очень красивы, — уклончиво ответила я. — А как насчет этой девчушки из Лос-Анджелеса, Китти Кантвелл?
— Скотт в нее уже влюбился. Но могу поспорить, что ты выберешь Эллиота Слейтера.
Скотт был старшим инструктором. Нас троих — Скотта, Ричарда и меня — даже называли Святой Троицей, и именно мы стояли во главе Клуба.
— Хочешь сказать, я должна уступить Скотту? — поинтересовалась я.
Как инструктор, Скотт был настоящим художником. И если он кого-то выбирал, то этот кто-то половину времени исполнял роль модели, так сказать, наглядного пособия в классной комнате. Блестящая возможность для раба.
— Глупости, — рассмеялся Ричард. — Скотт точно так же влюблен и в Слейтера. Но, зная тебя, похоже, готов пойти на попятную. К тому же Слейтер учился у твоего наставника Мартина Халифакса в Сан-Франциско. А Халифакс посылает сюда гениев, философов, просто одержимых. Как он там формулирует: «Читает русские романы, не пропуская ни слова»?
— Да ладно тебе, Ричард! — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно, — Мартин — романтик. А мы имеем дело с плотью и кровью.
Разговор этот почему-то перестал мне нравиться. И снова это ужасное чувство отчаяния, словно я могу упустить нечто важное. А еще ужасно болела голова. Нет, в жизни больше в рот не возьму этот джин!
— Лиза любит Эллиота! — нежно пропел Ричард вполголоса.
— Да заткнись ты наконец, — резко оборвала его я, сама удивившись своей грубости. — Я просто хочу сказать: поживем — увидим. Вы, парни, для меня уж больно умные.
— Ну пошли! Там уже все собрались, — сказал он. — И пошевеливайся, пока телефон снова не зазвонил.
— Хорошая идея.
Рабов наверняка давно привели в зал.
— Спорим, ты выберешь Слейтера. Если нет, то я попал на сто баксов.
— Это нечестно — говорить мне об этом, — ответила я с вымученной улыбкой.
Скотт ждал нас в холле, узкие черные брюки и пиджак обтягивали его, как вторая кожа. Он, как всегда, приветствовал меня нежным поцелуем и дружески обнял за талию.
Инструкторы за глаза звали его Пантерой. Это прозвище ему удивительно подходило, так же как Ричарду прозвище Волк. Скотт всегда притягивал меня физически, но переспать мы так и не решились, и при каждой нашей встрече это создавало приятное напряжение, атмосфер у легкого флирта. У Скотта можно было получить неплохой урок чувственности, просто наблюдая за тем, как он движется.
Я притянула его к себе. Сплошные мускулы. И такой горячий!
— Если все это ради раба по имени Эллиот Слейтер, — начала я, — то не пытайся меня умаслить. Это нечестно.
— Лиза всегда получает то, что хочет, — ответил Скотт, подкрепив свои слова еще одним долгим поцелуем. — Но, возможно, не так быстро, как она думает.
— Что ты имеешь в виду?
— Твой мальчик, солнышко, — настоящий живчик. Он сейчас в павильоне такое шоу устроил, что чуть крышу не сорвал.
— Устроил что?
— Взял и взорвал показ, — рассмеялся Скотт. — Так что пришлось его разжаловать.
— Ричард! — воскликнула я, резко повернувшись к нему.
— Не надейся, что я буду столь же снисходительным, как ты, дорогая, — ответил Ричард. — Меня не так-то легко смягчить.
7.
Эллиот. Судилище
У меня сердце чуть было не выскочило из груди, когда я понял, что шоу в павильоне подходит к концу. Остальных рабов отправили вперед, разбив на пары, совсем как школьников, только голых.
Наконец один из хэндлеров подошел ко мне, приказал опустить голову и идти следом.
Со стороны столиков на меня посылались насмешки и язвительные замечания, слова «Строптивый раб», словно неоновая вывеска, светились у меня в мозгу.
Несколько раз хэндлер приказывал мне остановиться и стоять смирно.
И я послушно выполнял его команды, стараясь не обращать внимания на тихое жужжание разноязыких голосов вокруг меня.
А тем временем хорошие парни уже исчезли из виду.
Но очень скоро мы подошли к зданию под пологой крышей, наполовину скрытому банановыми деревьями и листвой, и вошли в устланный коврами коридор, который вел в огромный, ярко освещенный зал.
Все рабы уже были в сборе, и началось что-то вроде вводного курса.
Я почувствовал, что краснею, когда меня демонстративно провели мимо всех и поставили в первый ряд.
Высокий молодой человек с узким лицом и рыжеватыми волосами уже начал что-то говорить собравшимся, но, увидев нас, прервался, удивленно спросив:
— Это что такое?
Здесь, пожалуй, было еще хуже, чем в павильоне. Я весь напрягся и попытался напустить на себя вид кающегося грешника.
— Строптивый раб, сэр, — ответил хэндлер с неприкрытой злобой. — Только втроем нам удалось затащить его на сцену.
— Понятно, — буркнул рыжеволосый.
Слова, казалось, эхом разносились по залу. Все униженные смотрели на меня, широко раскрыв глаза. И я снова попытался понять, откуда у меня это чувство стыда, но так ни к чему и не пришел.
— А не рано ли вы загордились, мистер Слейтер? — спросил рыжеволосый.
Меня неприятно удивило, что он знает мое имя. А ведь он даже не дал себе труда взглянуть на тонюсенький золотой браслет у меня на запястье. Ничего себе! Я так и не осмелился поднять глаза, но все же успел заметить, что он не только высокий, но и поджарый, а еще очень загорелый, словно все дни проводит под парусом. Я видел также окружавшие нас стеклянные стены, а за ними мужчин и женщин. А еще несколько человек стояли за спиной рыжеволосого.
Казалось, все стали свидетелями моего позора. А так как все они были в черном, я понял, что эта злобная толпа, должно быть, инструкторы, истинные тяжеловесы Клуба.
Черные кожаные сапоги, юбки, штаны, а сверху белые блузки или рубашки. С крючков на их поясах свисали черные плетки. Мартин, конечно, рассказывал, что в этом раю только высшее начальство одевалось в черную кожу, но я все же оказался не готов к такому зрелищу.
Мужчина начал расхаживать взад и вперед, словно рассматривая меня со всех сторон, и его поза, его манера переносить тяжесть тела с одной ноги на другую излучали властность.
Я тупо посмотрел на четырех явно напуганных рабов, стоявших справа от него, лицом к залу. У всех потные, красные лица. На их животах и на груди, как и у меня, что-то написали фломастером. А еще над ними, похоже, хорошо поработали плетью. «Моя компания. Плохие парни», — мрачно подумал я. Да, дело труба. Ну чем не старомодная классная комната, где учитель в сюртуке выволакивает тебя к доске, чтобы выпороть перед всем классом.
