Господин Джерри Макаллистер был просто счастлив. Все были просто счастливы. Может быть, даже Эллиот Слейтер был счастлив. Кто знает!
И действительно, первая ночь была организована просто грандиозно, а потому всем было плевать, когда я тихонько улизнула.
И что теперь?
Я лежала, уставившись в отделку балдахина, словно и не отказывала Майку, когда укладывалась спать. И снова воспоминания. Обрывки, осколки прошлого, лица, встающие перед мысленным взором, давно забытые голоса. Я лежала, прислушиваясь к шуму ветра, доносившемуся сквозь открытые двери, к шороху листвы. Не думай о нем. Его же не продали в рабство за тридевять земель!
И никаких воспоминаний! Но как это сделать? Когда оглядываешься назад, в прошлое, тебе кажется, что можно все изменить, привести в порядок, осознать это самое прошлое. Быть может, впервые в жизни. Но на самом деле воспоминания не оставляли меня весь день, затаившись в тени, словно вражеская армия, готовая сомкнуть ряды.
Я вдруг увидела шоссе, ведущее на юг из Сан-Франциско, затем — густой лес в Монтерее, высокие дома с островерхими крышами за поросшими мхом каменными стенами и узкую гравийную дорогу, частную дорогу, когда ворота захлопнулись за нашей спиной. Я сидела рядом с Жаном Полем на темно-синем сиденье лимузина. Сидела очень прямо, сложив руки на коленях. Я даже пыталась одернуть юбку, чтобы прикрыть оголившиеся ноги. Как глупо.
Жан Поль говорил очень спокойно, тихим голосом:
— Первые несколько дней будут для тебя самыми трудными. Наступит такой момент, когда ты поймешь, что убежать невозможно, и тогда ты запаникуешь. Но успокоить тебя должно только одно: ты уже ничего не можешь сделать. — Он замолчал, внимательно на меня посмотрев, а потом спросил: — Как ты себя чувствуешь?
— Мне страшно, — прошептала я. — И я слегка возбуждена. — Но последние слова застряли у меня в горле.
Мне хотелось сказать, что, как бы мне ни было страшно, я ни за что на свете не поверну назад. Я уже видела деревянные ворота и сторожку впереди. Лимузин проскользнул в большой кирпичный гараж под остроконечной крышей. В том же тюдоровском стиле, что и особняк, видневшийся за деревьями там, впереди.
Мы въехали в гараж, и когда нас поглотила тьма, мне стало так страшно, что я судорожно схватила Жана Поля за руку.
— Ты ведь всегда будешь знать, что со мной?
— Ну конечно же. А теперь хорошенько подумай. Может, ты хочешь что-то сказать или спросить? Потому что сейчас я тебя раздену. В комнате ты должна появиться полностью обнаженной. И я должен забрать с собой всю твою одежду. Не пытайся говорить с хозяином или слугами. Тебя только накажут за это.
— Ты приедешь за мной?
— Конечно. Через три месяца, как и договаривались. Эти три месяца я как раз должна была провести в университете в Беркли.
— Вспомни все, чему я тебя учил. Все фазы, через которые тебе придется пройти. И когда тебе будет безумно страшно, напомни себе, насколько все это волнующе. И здесь не надо кривить душой. И еще раз: не забывай о том, что ты уже ничего не можешь сделать. Ты избавлена от ответственности за себя, так что даже не пытайся спастись!
Спасайся! Спасай свою душу! Взгляд отца, рассматривающего книги на кровати. Новые романы, философия в бумажной обложке. «Лиза, у тебя никогда не было ни вкуса, ни своего мнения — ничего, кроме пристрастия к самой дешевой макулатуре, какую только можно найти в книжном магазине. Но сейчас, впервые в жизни, я боюсь за твою бессмертную душу».
Я вдруг почувствовала, как затвердели соски, как намокла тонкая полоска трусиков между ног. Жан Поль, склонившись ко мне, поцеловал меня в щеку, расправил волосы, рассыпавшиеся по плечам. Тогда волосы у меня были длиннее, чем сейчас, и очень густые, очень тяжелые.
Я почувствовала, как Жан Поль, взяв меня за запястья, завел мне руки за спину, а потом услышала щелканье ножниц. Он разрезал на мне блузку, и клочки ткани упали на темно-синий коврик на полу машины.
Когда я оказалась полностью раздетой, он вытащил меня из лимузина.
— Наклони голову, — приказал он. — И не дергайся.
Бетонный пол холодил ноги, а свет, льющийся из открытой двери, слепил глаза. Жан Поль еще раз меня поцеловал. Потом я услышала, как заработал мотор машины, и поняла, что он уезжает.
Но тут появился молодой слуга в серой униформе и, взяв меня за руки, стал подталкивать в сторону двери. Мне казалось, что волосы окутывают мое тело спасительным плащом. Соски еще больше набухли, и я подумала знает ли этот незнакомец, мой проводник по тайному миру секса, что у меня между ногами уже совсем мокро.
— Зимой мы используем крытый переход, — сказал кто-то другой. Судя по голосу, человек уже немолодой и образованный. — Сначала просто иди. Когда подойдешь к дому, опустись на колени и так и стой. В доме — только на коленях.
Теперь мы шли по аллее. Я чувствовала на своих запястьях его руки в перчатках, видела яркий свет, пробивающийся сквозь толстые стекла узких окон. Я не видела ничего, кроме голой стены впереди. Разве что кое-где цветы на окнах. Я вдруг с ужасом подумала, что лимузин уже, наверное, выехал на шоссе, а так как мне никто не затыкал рот, то я могу позвать на помощь, закричать, чтобы меня отпустили.
Но совсем скоро мне заткнут рот. Я это твердо знала. Меня предупреждали.
— И не стоит заблуждаться насчет слуг. Они, конечно, будут добры к тебе, — прошептал мне на ухо сопровождавший меня мужчина. — Но если увидят, что ты посмела встать с колен, если обнаружат, что ты проявила непослушание, то ничтоже сумняшеся доложат обо всем хозяину. А причина очень простая: если они тебя на чем-то поймают, хозяин отдаст тебя им, чтобы они тебя наказали. Они только того и ждут. Они это очень любят. Особенно если к ним попадет такая свеженькая, молоденькая девушка, с такой нежной кожей. Так сказать, свежачок. Так что повторяю еще раз: не вздумай купиться на их доброе отношение.
Мы завернули за угол, и я увидела, что дорожка устлана ковром. Конечно, для моих коленей. Потом я увидела дверной проем. От волнения у меня подкосились ноги и сердце бешено забилось.
— Ты должна демонстрировать абсолютную покорность ко всем, кто находится в доме. Никогда не забывай об этом! А теперь вниз — на четвереньки.
Что же было дальше?
Дверь широко распахнулась, и я увидела суперсовременную кухню, огромные холодильники, сияющие раковины из нержавеющей стали и повариху в накрахмаленном белом переднике, повязанном вокруг обширной талии.
— Да она просто прелесть! — воскликнула повариха, и ее круглое лицо расплылось в улыбке.
А потом шок при виде длинного белого холла с мраморными столиками и зеркалами, уютных гостиных с кружевными римскими шторами от солнца в обрамлении тяжелых драпированных занавесей. И я, нагая, ползла по этому царству роскоши, к кабинету, где за письменным столом, прижав к уху телефонную трубку, с карандашом в руках сидел сам хозяин.
