Как она могла так спокойно спать после всего, что произошло? Почему она была так уверена, что я вдруг не вскочу и не проволоку ее за волосы через всю комнату? Я чувствовал непреодолимое желание снова целовать ее и снова трахать и трахать до бесконечности, но еще больше мне хотелось поскорее убраться из этой спальни. Я прижал ее к себе и уже в полудреме осторожно ласкал ее груди и влажный треугольник между ног, а затем крепко заснул, словно меня вырубили.
Когда я проснулся, в комнате было темно. Она ласково звала меня по имени. В голове тут же загорелся сигнал опасности. Если, черт побери, она меня сейчас прогонит, то я просто сойду с ума.
Лампа, горевшая на комоде, отбрасывала желтоватый свет на руки, на африканские и индейские маски, отсвечивая от медных прутьев кровати. Я лежал распластавшись на гладких хлопковых простынях, покрывало и подушки были убраны, а полог отдернут. Неожиданно я почувствовал знакомое прикосновение кожи к левому запястью и от удивления окончательно проснулся. Она уже успела застегнуть наручник на левой руке и теперь, перегнувшись через меня и упершись в мою грудь коленями, занималась наручником на правой руке.
Я подумал, что она, скорее всего, сейчас будет меня пороть. Она явно еще не закончила со мной. И я опять задрожал, как в лихорадке. А ведь я действительно напросился на неприятности, наговорил массу лишнего, так что пощады ждать не приходилось. И она это сделает даже без моего разрешения. Неужели я решил, что, оттрахав, я смогу ее остановить! Господи, как страшно! Я начал потихоньку закипать.
Я натянул ремни, чтобы попробовать на прочность, и понял, что ослабить их мне вряд ли удастся, к тому же ноги мои оказались прикованными к кровати. То есть все, что было до того, — это еще цветочки. Хотя, надо признаться, такой вид порки — самый комфортабельный. Так почему ж я так нервничаю? Потому что это она? Потому что до сих пор ни разу не имел никого из тех, кто меня мучил, по крайней мере не так, как я имел ее. Прекрасно! И вдруг мне на ум пришел кадр не самого удачного фильма о римлянах и первых христианах, где раб говорит своему хозяину-патрицию: «Можешь меня выпороть, но только не отсылай прочь!»
Я начал извиваться, натягивая ремни, даже терся членом о простыню, но тяжелая медная рама даже не шелохнулась.
А моя мучительница была совсем близко и внимательно наблюдала за мной. Она стояла спиной к лампе. И кожа ее светилась в темноте, словно ее внутренний жар перешел в свет.
Тут я снова вспомнил, как она лежала подо мной, вспомнил ее крепкое и одновременно мягкое тело. И, подумав о предстоящей порке, я стал закипать еще больше. Я хотел что-то сказать, просто чтобы снять напряжение. Но не решился. А еще я не знал, чего она от меня хочет. В руке у нее был черный кожаный хлыст, и это ничего хорошего мне не сулило.
Теперь она была вся в черном — униформа инструкторов, — за исключением белой кружевной блузки. Пикантная штучка, просто шикарная. Узкий черный кожаный пиджак и короткая юбка плотно облегали ее тело, сапоги до колен ладно сидели на ноге. Встреть я такую где-нибудь в уличном кафе, то, клянусь, кончил бы прямо в штаны.
А пока я вот-вот кончу на хлопковую простыню.
Она медленно подошла ко мне, помахивая хлыстом.
И вот теперь пришел час расплаты: я расплачиваюсь даже не за то, что слишком умный, а за то, что поимел ее. Вот такие дела. Я уже был готов сдаться. Тем более что порка — малоприятная вещь. Неважно, получаете вы от этого удовольствие или нет, это всегда очень больно. А она мастер своего дела. Ведь она босс.
Она была уже совсем рядом. Наклонившись и легонько мазнув меня по плечу оборками блузки, она поцеловала меня в щеку. Духи и шелковые волосы. Я попробовал сменить положение, так как боялся, что вот-вот кончу, прямо как школьник, от ее поцелуя. Бред какой-то!
— А ты у нас самоуверенный наглец. Так ведь? — спросила она почти ласково. — И у тебя слишком острый язык. Ты не можешь мне подчиниться, но и с собой явно не в ладу.
Я уже открыл было рот, чтобы сказать: «Да, мэм. Это так. Я готов тебе ноги целовать, лишь бы ты меня отпустила», но сдержался.
Она снова нежно поцеловала меня. Вкус ее губ сводил с ума. А еще аромат духов!
— Сегодня я дам тебе несколько уроков, — сказала она. — Как в нашем Клубе должен говорить и отвечать раб.
— Я быстро учусь, — ответил я, отвернувшись.
Чего я, черт возьми, добиваюсь?! Очень плохо. Но я ничего не мог поделать: так на меня действовала ее внешность: ее узкая юбка, ее блузка с глубоким вырезом.
— Очень надеюсь. Иначе я из тебя всю душу вытрясу, — мягко рассмеялась она, впившись губами мне в шею. — А это что такое? Уже боишься? Смотри не кончи на простыню во время порки! А то знаешь, что я с тобой сделаю? Угадай с трех раз!
Я не стал отвечать.
— Теперь я буду тебя наказывать, — произнесла она, нежно убирая упавшую прядь у меня со лба, — а ты будешь отвечать, как положено, если я к тебе обращусь. Ты должен держать в узде свою гордость, даже если я буду тебя провоцировать. Все понял?
— Да, мэм, — ответил я и, подавшись вперед, поцеловал ее, не дав увернуться.
Вся ее жесткость куда-то исчезла, она опустилась на колени и поцеловала меня.
У мена в голове словно бомба разорвалась.
— Лиза, — прошептал я, не понимая, зачем это говорю.
Она замерлa. Просто стояла и смотрели на меня. И я неожиданно понял почему так испугался. Ведь раньше все они — мужчины или женщины, которые меня пороли или подчиняли себе, — были в масках, по крайней мере в моем воображении. И мне было глубоко наплевать, кем они являлись на самом деле: пока они говорили ритуальные слова, все было в порядке. Нo она не носила маски. Она не была закутана в флер фантазий.
— Я до смерти боюсь тебя, — прошептал я, сам того не ожидая, и так тихо, что нельзя было понять, слышит ли она меня. — Я хочу сказать… что трудно, это…
И тут выражение ее лица внезапно изменилось. Совсем как моментальный снимок. Господи, как она прекрасна! мне казалось, что лицо ее словно осветилось изнутри, и я увидел ее совсем вс такой, какой она представала в глазах остального мира.
— Хорошо, — ответила она, сложив губы для поцелуя, но слегка отстранившись от меня. — Ты готов к порке?
Я с тихим вздохом кивнул.
— Нет, этого недостаточно.
— Да, мэм.
Она покачала головой, явно изучая меня. Я облизал губы, ожидая, что будет дальше. Она нахмурилась, опустив глаза, обрамленные длинными ресницами, а потом задумчиво на меня посмотрела:
— Мне нравится, как ты произносишь мое имя. Давай изменим формулировку на «да, Лиза».
— Да, Лиза, ответил я дрожащим голосом.
И к Мартину я тоже всегда обращался во имени: «Да, Мартин. Нет, Мартин».
— Хороший мальчик, — похвалила она меня и встала в ногах кровати, чтобы начать экзекуцию.
