Однако за ним уже пришел хэндлер. Все, пора. К столбам привязывали двух новых рабов. Он был справа.
Перепоручив его хэндлеру, я заняла место повыше на скамейках для зрителей.
Оттуда мне были хорошо видны аллеи, фонтаны, павильоны, толпы гостей, идущих по дорожкам и стекающихся к позорному столбу.
Его втащили на платформу за железное кольцо на белом ошейнике. Затем кольцо прикрепили к столбу. Эллиоту тут же связали щиколотки. Теперь он оказался абсолютно беспомощным. Ему ничего не оставалось, как стоять, выпрямившись, со связанными за спиной руками, и принимать удары. Боже мой, он выглядел так благородно! Совсем как Эррол Флинн в роли капитана Блада, захваченного врагами. Совсем как закованный в цепи герой какой-нибудь постановки. Желание с привкусом старины.
И тут же заплечных дел мастера заработали плетками.
Если все остальные рабы принимали наказание как неизбежность, с трагическим лицом, то он был в жутком напряжении, дрожал и пытался сопротивляться до конца.
Примерно дюжина гостей сгрудилась вокруг него в ожидании чего-то особенного. Они даже начали его подзадоривать. Но, думаю, вряд ли кто-то из них понимал, что он постепенно терял самообладание.
Ритмичный звук рассекающих воздух плеток завораживал. И чем дольше это продолжалось, тем хуже было для него. Теперь мне стало совершенно очевидно, что экзекуция не только возбуждала, но и разрушала его. Он не мог позволить себе вот так просто сдаться.
Когда все было кончено, я знаком велела подвести его к своему месту, но не снимать повязки с глаз. Он был ужасно разгоряченным, словно только что вышел из парилки: мокрые волосы, тяжело вздымающаяся грудь, отрывистое дыхание. Я развернула его и не обнаружила ни малейших признаков сопротивления. Он был таким привлекательным, таким притягательным, впрочем, как и всегда, но необычно молчаливым. Он лишь нервно облизывал губы, и только по легкому подрагиванию его лицевых мышц я поняла, насколько он несчастен.
Я осторожно провела его по дорожке сквозь толпу. Похоже, повязка на глазах до сих пор немало его раздражала. так какой нервно подпрыгивал при любом случайном прикосновении. Но он явно больше не собирался умолять меня снять ее. Он не проронил ни звука. Я аккуратно провела его через аркаду, а затем в сад — в тишину и покой.
16.
Лизa. Нет выхода
Он так и не успокоился. Даже когда мы наконец вошли в мою комнату, он не проронил ни слова. Настольные лампы уже включили, постельное белье сменили, кровать аккуратно расстелили для отхода ко сну.
Я оставила его стоять в центре комнаты, а сама отошла в сторонку и стала тихо наблюдать за ним. Из-под повязки на глазах по его щекам медленно текли слезы. Он мужественно, стараясь, чтобы я не заметила, глотал их. Его член все еще был в состоянии эрекции.
Я прошла через двустворчатую дверь, гадая про себя, может ли он меня слышать, а потом не выдержала и оглянулась. На фоне вполне буржуазной обстановки он, в своих наручниках и ошейнике, смотрелся просто потрясающе, белая повязка на глазах только подчеркивала румянец на щеках и пышность шевелюры.
Я тихонько уселась за письменный стол. У меня ужасно болела голова, хотя это была даже не боль, а, скорее, шум. Все тело, нет, не тело, душа болела за него, но меня словно парализовало. Я снова взяла его личное дело и достала оттуда блестящую черно-белую фотографию, где он, улыбаясь в камеру, был снят в водолазке и больших солнцезащитных очках. Я закрыла папку и отложила в сторону.
И вот так я сидела за столом, в задумчивости покусывая костяшки пальцев, пока не прокусила их зубами до крови и не остановилась в испуге. Тогда я встала и начала нетерпеливо срывать с себя одежду, нервно швыряя ее на пол.
И уже абсолютно голая я вернулась в спальню. Я подошла к нему и снова посмотрела на его лицо, а потом нежно погладила и, отогнув край белого ошейника, взяла его за подбородок, чтобы получше рассмотреть.
Я пробежала пальцами по пухлой нижней губе, потом — по щекам. У него была шелковистая кожа — такая бывает только у мужчин; я хочу сказать, не мягкая женская кожа, а именно шелковистая. Мной овладело странное чувство: ощущение обладания, потной власти над ним, хотя, по идее, я должна была испытывать нечто совсем иное. Меня заклинило на нем, несмотря на то что это был не первый случай в моей практике. Да, меня заклинило на нем, но он был для этого неподходящим объектом. Я, конечно, могла еще раз высечь его, могла заставить ползать на коленях. И он это сделает. А я опять окажусь взаперти.
Он никак не мог успокоиться и, похоже, был в бешенстве, а от моих прикосновений пришел просто в неистовство. Тогда я подошла к нему сзади и развязала руки, а потом расстегнула ошейник, отшвырнув его в сторону.
Когда путы упали, его тело словно вздохнуло свободнее, а член еще больше напрягся. Потом его руки пришли в движение. Сначала он потер затекшие запястья, затем попытался было снять с глаз повязку, но не стал этого делать, а потянулся ко мне.
Я хотела отскочить, но он поймал меня за руки и поставил перед собой. Поняв, что я совершенно голая, он, тяжело дыша, стал ощупывать мое тело, бедра и груди. И прежде чем я успела его остановить, он крепко прижал меня к себе. Его член бился о мое лоно. Эллиот все целовал и целовал меня, как безумный, а потом поднял на руки. Тогда я сорвала с его лица повязку и заглянула в его глаза. Они были нереально голубыми, светящимися и какими-то неземными. Я поняла, что схожу с ума. Я действительно потеряла голову.
И больше я уже ничего не видела. Он, продолжая целовать, увлек меня вниз, поставив на колени, и мне вдруг стало так жарко, так горячо, что комната поплыла перед глазами. Распяв мое тело на ковре, он вошел в меня одним быстрым, сильным толчком. На секунду я словно ослепла и оглохла. Я застонала, и у меня вдруг остановилось дыхание. Я изогнулась дугой, одна волна удовольствия сменялась другой, мне показалось, что еще немного — и я просто умру. Он оседлал меня, сквозь пелену на глазах я видела основание его члена, ритмично входящего в меня, и я почувствовала, что наши жизненные соки сливаются воедино. Сказочное, неправдоподобное ощущение, способное свести с ума! Когда он одновременно со мной кончил, вонзая член все сильнее и сильнее, все глубже и глубже, а я, дрожа, кричала, визжала «нет-нет-нет!», и «боже мой, вот дерьмо!», и «черт возьми!» и «нет, не надо, хватит», но потом сдалась, не в силах ни шевелиться, ни говорить.
Придя в себя, я его слегка толкнула, пихнула в грудь. Господи, как приятно было чувствовать его рядом с собой, чувствовать тяжесть его головы у себя на плече, вдыхать теплый, солнечный запах его волос! Я еще раз пихнула его, наслаждаясь тем, что не в силах сдвинуть его с места. А затем я вытянулась и замерла.
Открыв наконец глаза, я увидела неясные блики света, кровать, лампы, маски на стенах — истинные лица моего «я».
А потом я увидела его. Он сидел, не шевелясь, слегка касаясь коленом моего бедра. Волосы взъерошены, лицо красное и влажное, рот снова приобрел былую жесткость, глаза — огромные и мечтательные, полные воспоминаний. А еще он смотрел на меня. У меня было такое ощущение, будто я просыпаюсь на берегу бурной реки в полной уверенности, что я совершенно одна, и вдруг обнаруживаю рядом странное существо мужского пола, которое ест меня глазами так, словно никогда в жизни доселе не видело живой женщины.
