Итак, я довольно быстро набил пару чемоданов и надел «одноразовую» одежду, которую мне велели приготовить для путешествия. А еще прихватил дорожную сумку с тем, что может пригодиться в дороге.
И в самый последний момент я запихнул в чемодан смокинг, решив: какого черта, а вдруг когда все закончится, я махну в Монте-Карло и просажу там до последнего цента все, что заработал за два года. Самое лучшее применение этим ста штукам! Я просто хочу сказать, что это даже смешно — получать от них плату. Будь моя воля, я сам им заплатил бы.
А еще я положил в сумку свою новую книгу — сам не знаю зачем. До тех пор пока войны на Ближнем Востоке будут продолжаться, книга моя, похоже, в каких-то магазинах будет продаваться. Фотоальбомы так просто с прилавков не уходят, хотя, может, и нет.
Я подумал, что непременно захочу на нее взглянуть сразу, как покину Клуб, а может, и пролистать прямо на борту самолета. Наверное, это действительно важно — напомнить себе, кем я был до того. Но останутся ли у меня к тому времени основания считать себя хорошим фотографом? Может, через два года я буду считать, что все это макулатура.
Что касается Сальвадора — книги, которую я не успел закончить, да так и оставил, — жаль, конечно, но теперь уже слишком поздно.
Все, что сейчас меня волновало в этом контексте, — необходимость избавиться от жуткого чувства, что я должен был умереть по вине какого-то придурка. Это чувство было своего рода чудом. И с этим чудом в душе я жил, дышал и ходил.
Мой последний вечер был каким-то странным. Ожидание меня утомило и окончательно лишило сил. С тех пор как я подписал контракт, мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать, отказываясь от работы для «Тайм», за которую когда-то охотно брался, и сторонясь всех, кого знал. И вот наконец долгожданный звонок.
Все тот же мягкий, интеллигентный голос. Американский «джентльмен» или просто американец, работающий под английское джентльмена, но без британских модуляций, что-то типа того.
Я запер дом в Беркли и отправился в ресторан «У Макса» на Опера-плаза, чтобы пропустить стаканчик. Как приятно наблюдать за толпой, снующей в неоновом свете мимо огромных стекол в медных переплетах. На Опeра-плаза можно встретить самых шикарных женщин Сан-Франциско. Они обычно сидят в итальянском ресторанчике «Модесто Ланцони» или «У Макса». Сильно накрашенные дамы, с хорошо уложенными волосами и в платьях от-кутюр. Всегда приятно на них посмотреть.
А еще там есть большой книжный магазин, вполне оправдывающий свое название «Хорошо освещенное, чистое место», где я могу купить себе в дорогу полдюжины детективов Сименона, а еще Росса Макдональда и Ле Каре — первоклассное чтиво для эскейписта, которое помогало мне отвлечься, когда я сидел в три часа утра в своем номере отеля в Дамаске, на который сыпались бомбы.
Я чуть было не позвонил домой, чтобы еще раз попрощаться, но потом передумал, взял такси и поехал в одно место на берегу.
С виду это был заброшенный склад, но, когда такси отъехало, появился хорошо одетый мужчина, один из тех неприметных парней, которых днем можно встретить в финансовом районе города: серый костюм, теплое рукопожатие.
— Вы, должно быть, Эллиот Слейтер, — сказал он и провел меня на пирс.
Там была пришвартовала красивая яхта, своей неподвижностью напоминавшая белый корабль-призрак. Только цепочка огней — как отражение в черной воде. По трапу я поднялся один.
Появился другой мужчина, гораздо интереснее первого: молодой, практически моих лет, очень загорелый, с растрепанными светлыми волосами, в белой рубашке с закатанными рукавами. Он улыбнулся, продемонстрировав набор безупречных зубов, проводил меня в каюту и забрал чемоданы.
— Вам это не понадобится в течение двух лет. Может быть, вам что-то нужно для путешествия. Мы потом положим обратно все, что будет при вас в каюте: ваш бумажник, паспорт, наручные часы, словом, все, что вы оставите.
Я был слегка ошарашен. Мы стояли в проходе практически вплотную, и я понял, что он знает, кто я и куда меня везут. Этот парень был явно не из обслуживающего персонала.
— Ни о чем не беспокойтесь, — произнес он.
Он стоял прямо под лучом света, и я увидел веснушки у него на носу и выгоревшие пряди в волосах. Парень достал из кармана золотую цепочку, на которой была пластинка с именем.
— Дайте вашу правую руку, — попросил он и стал застегивать на моей руке браслет; от прикосновения его пальцев у меня по коже побежали мурашки. — Еду вам будут подавать через это окошко. За все время путешествия вы никого не увидите и ни с кем не будете разговаривать. Но придет доктор. Он проведет окончательный осмотр. Дверь будет не заперта.
Парень открыл дверь каюты, залитой теплым янтарным светом. Меня поразила темная текстура дерева, покрытого блестящим лаком. Слова парня продолжали звенеть у меня в ушах: «До тех пор дверь будет не заперта». И ужасно раздражал тонкий браслет, словно налипшая паутина, которую невозможно стряхнуть. На пластинах я увидел свое имя, а под ним ряд каких-то цифр и букв. И мне опять стало не по себе.
Правда, каюта была что надо. Роскошные кожаные кресла, повсюду зеркала, большая кровать, вся в подушках, встроенный видеопроигрыватель, а под ним подборка DVD с фильмами, масса книг. Шерлок Холмс и эротическая классика: «История О», «Жюстина», «Претензии Спящей Красавицы», «Наказание Спящей Красавицы» и другие.
А еще там были кофемолка, стеклянная банка с кофе, холодильник, забитый бутылочками французской минералки и американской содовой, и запечатанные колоды карт с изящными рисунками на рубашках.
Я взял сборник рассказов о Шерлоке Холмсе в бумажной обложке. Но тут дверь неожиданно распахнулась, и кто-то вошел без стука в каюту, так что я даже подпрыгнул от неожиданности.
Судя по накрахмаленному белому халату, это, конечно, был доктор. Дружелюбно улыбнувшись, он поставил перед собой привычный черный саквояж. Если бы не халат и этот саквояж, я в жизни не догадался бы, что передо мной врач. Он был похож на хилого подростка, слегка прыщавого и бледного, с торчащими во все стороны, несмотря на короткую стрижку, волосами. Возможно, это был обыкновенный интерн после суточного дежурства. С вежливой, но деловитой улыбкой он достал стетоскоп и попросил меня снять рубашку. Потом он вынул из саквояжа бумажную папку, открыл ее и положил на кровать.
— Мистер Эллиот Слейтер, — произнес он, почесав затылок и пристально посмотрев на меня. Словно в подтверждение своих слов, он начал деловито простукивать мне грудь, продолжая задавать вопросы: — Двадцать девять лет? На здоровье не жалуетесь? Какие-нибудь проблемы есть? Врача посещаете регулярно? — Он снова заглянул в мое личное дело, пробежав глазами отчет о медицинском осмотре. — Да, конечно, вас уже проверяли, но мы хотим проверить еще раз.
Я молча кивнул.
— Похоже, вы за собой следите. Вы не курите. Это хорошо.
Конечно, заполняя медицинскую карту, мой лечащий врач не мог знать, для чего он это делает. «Пригоден для участия в долгосрочной программе с усиленными физическими нагрузками», — было накорябано на бланке его неразборчивым почерком.
