Она согласилась и выбрала пару босоножек цвета натуральной кожи без каблука. Затем она распустила волосы, закрепив их на макушке солнцезащитными очками. Потом переложила все свои дамские принадлежности из черной кожаной сумки в коричневую.
— А куда мы идем? — поинтересовалась она.
Этот вопрос меня даже слегка озадачил: разве не она должна мной руководить?
— Ну, в «Манейл» на Наполеон-авеню, — ответил я. — Сейчас уже девять. Придется подождать свободного столика, но можно поесть устриц в баре.
Она одобрительно кивнула и как-то неуверенно, но очень мило улыбнулась.
— Ты ведь уже отпустила лимузин? — спросит я, подходя к телефону. — Тогда я вызову такси.
22.
Эллиот. Первый слой
В такси мы ехали молча. Я не знал, о чем с ней говорить. Я чувствовал только волнение от ее близости и радость от возможности вернуться в Новый Орлеан, ехать по тенистой Сент-Чарльз-авеню в сторону Наполеон-авеню и думать о всех тех вещах, которые мы можем сделать, если, конечно, она позволит. Позволит, позволит, позволит…
Я уж открыл было рот, чтобы спросить, часто ли она такое делает, но решил промолчать. По крайней мере, пока.
Много лет назад, когда я впервые открыл для себя ресторан «Манейл», там всегда можно было получить свободный столик, но теперь он стал очень популярным местом. Устричный бар был так переполнен, что мы едва слышали друг друга, но нам сразу удалось получить две дюжины устриц и два пива.
— Как ты впервые попал в Новый Орлеан? — спросила Лиза, с удовольствием прихлебывая пиво и отдавая должное устрицам. Голос ее звучал совсем буднично, словно мы были обыкновенными влюбленными, пришедшими на свидание. — Когда Клуб только открылся, я провела здесь свой первый отпуск. И просто влюбилась в этот город. Теперь всякий раз, как мне удается улизнуть на пару дней из Клуба, я приезжаю сюда.
— А я проводил здесь каникулы с родителями. В основном на Марди Гра, — сказал я с набитым ртом (устрицы и пиво были выше всяких похвал). — Они каждый год забирали меня из школы, чтобы провести здесь эту неделю.
Я рассказал о маленьком отеле на Сент-Чарльз-авеню, где мы останавливались, — оказалось, она тоже знала это чудесное место, — рассказал о том, как мы ходили на устричные и гумбо
[3] фестивали в этом краю каджунов.
— Да, мне тоже всегда очень хотелось отправиться в край каджунов, — отозвалась она. — Я даже несколько раз попыталась. Но я так люблю город…
— Да, понимаю, о чем ты, — ответил я, поцеловав ее в щеку. — Я постоянно делаю фоторепортажи о Новом Орлеане. Просто чтобы почаще здесь бывать, — продолжил я, отметив про себя, что мой поцелуй застал ее врасплох, впрочем, как всегда. — Платят, правда, паршиво. Обычно я даже больше теряю, чем получаю. Но устоять не могу. За последние пять лет сделал уже десять статей.
— Ты, наверное, рад… что мы…. мы приехали сюда?
— Ты что, смеешься! — воскликнул я и попытался поцеловать ее еще раз, но она быстро отвернулась, будто не заметила моего порыва, хотя точно знаю, что заметила.
Лиза рассказала, что как-то провела здесь целых шесть недель, причем в полном одиночестве. Она снимала апартаменты и Гарден-Дистрикт, недалеко от Вашингтон-авеню, и только и делала, что целыми днями читала и гуляла. Да, я абсолютно прав: этот город просто создан для прогулок. Она как-то смягчилась, больше улыбалась, даже слегка раскраснелась.
Думаю, в Клубе Лиза постоянно была на людях и должна была держать себя в руках даже больше, чем рабы. Сейчас же она могла говорить и делать все, что заблагорассудится, а потому ела устрицы и пила пиво, от души наслаждаясь каждым куском и каждым глотком.
К десяти часам я уже прилично набрался. Так набраться можно только от пива, тем более что у меня целый день маковой росинки во рту не было.
Мы сидели в ярко освещенном шумном обеденном зале, и она, намазывая хлеб маслом, легко и непринужденно рассказывала мне о поездке за город, в плантаторский дом, когда она взяла машину напрокат и отправилась одна, на свой страх и риск, в Сен-Жак-Пэриш.
Она просто хотела посмотреть на этот старый заброшенный дом, а поехать было не с кем, и поэтому она отправилась одна. Она поведала о том чувстве беспомощности, которое вечно испытывала даже в детские годы в Калифорнии, когда могла что-то делать только в компании с кем-то. А вот в Новом Орлеане это чувство исчезало. Она могла делать все, что душе угодно. Мне даже показалось, что царивший в зале шум был нам в каком-то смысле даже на руку. Она была такой оживленной, ее шея и руки были так изящны, а в сиянии электрических ламп платье еще больше подчеркивало игру света и теней в нужных местах.
Потом нам подали просто фантастических жареных креветок, и она сразу же принялась за еду. Думаю, я никогда не мог бы полюбить женщину, не способную оценить жареные креветки. Хотя их, в общем-то, здесь и не жарят вовсе. Это гигантские креветки, прямо с головами, запеченные в маринаде с перцем. Блюдо подают к столу именно в таком виде, и тебе приходится отрывать головы, чистить креветок и есть их прямо руками. Сначала ты становишься тонким ценителем еды, затем — гурманом, а потом — просто варваром. Креветок можно запивать белым вином, а можно и красным — уж слишком они перченые, — но лучше всего они идут с пивом. В этом Лиза была со мной полностью согласна, так что мы заказали еще по три «Хайнекена» и, макая французский хлеб в маринад, подчистили тарелки. Правда, мне оказалось мало.
— Я реально умираю с голоду, — заявил я. — С тех пор как я попал в тюрьму, меня кормили одними помоями. А я ведь видел, что подавали членам Клуба. Почему вы кормите рабов таким дерьмом?
— Для того чтобы вы сосредоточились на сексе, — громко рассмеялась она. — Секс должен быть для вас единственным удовольствием. Понимаешь, мы не можем допустить, чтобы вы думали о еде вместо того, чтобы ублажать нового члена Клуба в бунгало номер один. И не называй это тюрьмой! Предполагается, что это рай.
— Или ад, — ухмыльнулся я в ответ. — А я‑то гадал, как мы, мазохисты, которым удалось спастись и попасть в рай, сможем объяснить ангелам, что предпочли бы, чтобы нас помучила парочка дьяволят. Ну, сама понимаешь, если это рай и там нет дьяволят, тогда для нас это уже будет не рай, а сущий ад.
Она чуть не уписалась со смеху. Лучший способ заставить женщину кончить — это рассмешить ее.
Я заказал еще порцию креветок, и мы жадно на них набросились. К этому времени народу в зале уже поубавилось. Ресторан скоро закрывался, а я все рассказывал и рассказывал, как надо фотографировать Новый Орлеан, что правильно и что неправильно. Потом она начала расспрашивать, как я стал фотографом, когда получил докторскую степень по английскому языку и какая связь между степенью по английскому языку и фотографией.
