К одиннадцати вечера нам захотелось чего-то погромче. Захотелось более острых ощущений.
Я на руках внес ее в лифт, а она хихикала, как девчонка.
Пройдя немного по рю Декатер, мы обнаружили новый диско-бар, я даже и не знал, что в Новом Орлеане есть такие дискотеки: с толпой народу и мигающими цветными огнями. На танцполе было не протолкнуться от молодежи, музыка просто оглушала, с гигантского видеоэкрана Майкл Джексон пронзительно пел «Wanna Be Startin' Something». И мы с ходу окунулись в это людское море, дергаясь и извиваясь, толкая друг друга локтями, а потом обнялись с вновь вспыхнувшим жаром.
В этом месте публика была одета совсем по-другому, и мы, естественно, привлекли всеобщее внимание. Но нам было плевать, потому что мы от души веселились.
Не успели мы заказать напитки, как в зале зазвучала песня «Electric Avenue» в исполнении Эдди Гранта, и мы снова пошли танцевать. Мы танцевали, как нам нравилось, не обращая внимания на других. Гранта сменила группа «Полис» с их «Every Breath You Таке» и «King of Pain», а затем экран потемнел и на нем появилась группа «The Doors» со своей «L. A Woman».
И это был не танец, а какое-то сумасшествие. Мы дергались, словно в конвульсиях, кружились по залу, а под конец я оторвал Лизу от пола и швырнул ее через себя, почувствовав на своем лице влажные пряди ее волос.
Я уже тысячу лет ничего подобного не вытворял. Наверное, со времени учебы в университете, когда я ходил на рок-концерты в Сан-Франциско. Мы все пили и пили, а цветные лампочки то зажигались, то гасли, и комната кружилась перед глазами в этом море огней; так бывает, когда здорово напьешься. Нам ничего не оставалось, как танцевать до упаду, скользить по танцполу под Давида Боуи, и Джоан Джетт, и Стиви Смита, и «Manhattan Transfer», и снова под «The Lady in Му Life» Майкла Джексона, медленно, щека к щеке, в долгом сладком объятии. Я тихонько напевал ей эту песню на ухо. Похоже, я стал каким-то высшим существом, получив на этой земле все, что хотел. Наши тела так тесно сплелись, что казались одним телом, одним пылающим телом, спутником, запущенным в космос и летящим собственной звездной тропой.
В час ночи мы, все так же не разжимая объятий, выкатились на улицу и побрели куда глаза глядят. Фары проезжающих машин выхватывали из темноты узкие, мощенные камнем улочки, газовые фонари, старинные испанские галереи и зеленые ставни.
Мы ужасно устали и вымотались до предела, и когда подошли к одному из этих забавных фонарных столбов, стилизованных под старинные газовые фонари (я их просто обожаю!), я обнял ее и поцеловал, словно моряк, подцепивший девчонку на берегу. Жаркие, мокрые, сладкие поцелуи с обжиманиями и поглаживанием выступающих из-под черного шелка сосков.
— Не хочу обратно в отель! — воскликнула она, поправляя растрепавшиеся волосы. — Давай заскочим куда-нибудь еще! Я больше не могу идти. Слишком набралась. А что, если пойти в «Монтелеоне»?
— А почему ты не хочешь в отель? — удивился я.
Лиза должна была позвонить в Клуб, но я точно знал, что она этого не сделала. Она весь вечер была рядом со мной, разве что пару раз отлучалась в дамскую комнату.
— Не хочу слушать, как надрывается телефон, — объяснила она. — Я готова идти куда угодно: в «Монтелеоне», в гостиничный номер, ну сам знаешь, как будто мы только что познакомились. Ну пожалуйста! Пожалуйста, Эллиот!
— Хорошо, любимая, — согласился я.
Мы развернулись и отправились в «Монтелеоне».
Нам дали номер на пятнадцатом этаже — жемчужно-серый бархат, огромный ковер, маленькая двуспальная кровать, — таких слегка обшарпанных, старомодных номеров в Америке, наверное, не меньше миллиона.
Я выключил свет, открыл шторы и бросил взгляд на плоские крыши Французского квартала. Мы хлебнули виски из бутылки, купленной по дороге, а потом улеглись прямо в одежде на кровать.
— И все же я хотел бы узнать одну вещь, — шепнул я ей на ухо, слегка пощекотав ей мочку пальцем.
Она лежала рядом, вся такая обмякшая, теплая и очень сладкая.
— Что? — сонно поинтересовалась она.
— Если ты меня любишь, если привезла меня сюда именно потому, что действительно любишь, если сходишь по мне с ума, как я по тебе, а не просто решила поразвлечься таким странным образом, если у тебя не нервный срыв или типа того, так почему же, в конце-то концов, ты не хочешь мне об этом сказать?
Она не ответила. Она лежала тихо-тихо, словно уже успела уснуть, густые ресницы легкой тенью легли ей на щеки, а маленькое черное платье от Ив Сен-Лорана почему-то напомнило мне ночную сорочку. Лиза глубоко и ровно дышала. Она спала, закинув на меня правую руку, крепко вцепившись в мою рубашку, будто даже во сне не хотела меня отпускать.
— Черт бы тебя побрал, Лиза! — рассердился я.
— Да-а-а… — сонно прошептала она.
Но, похоже, она была уже далеко от меня.
26.
Эллиот. Любовь под сенью дубов
Вряд ли, кроме нас, нашлись бы еще люди, способные отправиться осматривать плантации в вечерних туалетах. Хотя какого черта! Мы были единственными посетителями аптеки-закусочной, кто завтракал у стойки с бутербродами в вечерних туалетах.
Частный лимузин отвез нас на север, к знаменитым плантациям: Дестрахан-мэнор, «Сан-Франциско» и «Дубовая Аллея».
Мы сидели, тесно прижавшись, на обитом серым бархатом сиденье и обменивались воспоминаниями о детских годах, о первых разочарованиях и мечтах. Было необычайно приятно мчаться со скоростью шестьдесят миль в час по луизианским низменностям.
Дамба скрывала от наших глаз Миссисипи, и все, что мы видели, — небо в изумрудном кружеве листвы.
Бесшумно работающий кондиционер приятно холодил кожу, и мы скользили по плодородным субтропическим землям, как по туннелю времени.
В ящике со льдом имелся приличный запас ликеров а еще холодное пиво и икра, которую мы ели с крекерами. В лимузине был даже маленький цветной телевизор, и мы с удовольствием смотрели мыльные оперы и игровые шоу.
А потом, растянувшись на широком мягком сиденье, мы занимались любовью: набрасывались друг на друга, как голодные, без всяких там повязок на глазах и прочих глупостей.
Но именно в «Дубовой Аллее», когда мы оказались на территории одной из прекраснейших луизианских плантаций, я наконец понял, чего хочу. А может, у меня просто было достаточно времени на размышления.
На этой плантации на самом деле есть дорога, которую окаймляют вековые дубы. Она ведет к парадному входу великолепного дома с высокими круглыми колоннами, которому нет равных в округе. Сам дом утопает в зелени. Густая листва создает причудливую игру света и тени, а высокая трава напоминает роскошный ковер. Неподалеку пасутся черные племенные бычки, которые смотрят на посетителей, точно молчаливые призраки экзотического прошлого. Царящее кругом безмолвие наводит на мысль о том, что вы попали в заколдованное место, напоминающее об удивительной истории Нового Орлеана.
