— Лиза, сколько раз я говорил тебе о своих чувствах? — прошептал я. — В моей душе с самого начата все перевернулось. Лиза, я люблю тебя. Ты меня слышишь?! Я еще в жизни не говорил такого ни женщине, ни мужчине. А теперь посмотри мне в глаза! И поговори со мной! И не смей твердить, что хочешь, чтобы я вернулся в твой чертов Клуб! Да пошет он на хрен, этот Клуб!
Но она продолжала стоять совершенно неподвижно, как в игре «Замри — умри — воскресни». Темноглазая, босоногая, потерянная женщина. Просто стояла и смотрела на меня. Мокрые от слез глаза в потеках туши, застывший в безмолвном крике рот.
— Лиза, это что-нибудь значит для тебя? — Я до боли стиснул зубы. Я слышат, как надрывно звучал мой голос, но как заклинание повторял: — Лиза, поговори со мной откровенно! Откройся мне! Если ты скажешь, что свихнулась, что на тебя нашло затмение, твою мать, и я был его частью, если ты скажешь, что я для тебя был всего-навсего запасным выходом, то тогда скажи это громко и внятно!
Больше продолжать я уже не мог. Был не в силах говорить, и на меня снова нахлынуло это ужасное чувство, совсем как тогда, в ту пьяную сумасшедшую ночь, когда я твердил и твердил, что она непременно сделает мне больно. И теперь этот ко кошмар становился явью.
— Господи Иисусе, Боже! — как заклинание, еле слышно бормотал я, меряя шагами комнату, но когда Лиза стала пятиться в сторону темной кухни, схватил ее за руки и захрипел: — Лиза, скажи, что не любишь меня! Если не можешь сказать «да», так скажи «нет»! Скажи «нет»! Скажи «нет», скажи «нет»! Ну давай же!
Я притянул ее к себе, но она отпрянула и попыталась вырваться. Глаза у нее были закрыты, волосы упали на лицо, и она задыхалась, словно я ее душил. Конечно же нет! Я просто держал ее за руки.
— Скотт! Скотти! Скотти? — взвизгнула она так пронзительно, что я ее выпустил.
Она рухнула на стул, икая и всхлипывая, но глаза ее были сухими.
Скотт с Ричардом тут же пулей влетели в комнату. Ричард стремительно прошел мимо меня и, подойдя к Лизе, осторожно поинтересовался, все ли с ней в порядке.
Один только вид его вкрадчиво склонившейся фигуры привел меня в такое бешенство, что кровь бросилась мне в голову. И тогда я повернулся и вышел из комнаты. Меня охватила слепая ярость. Мне казалось, что я совершенно один на всем белом свете. Я мог с размаху пробить кирпичную стену. Как она только могла! Позвать этого парня, точно боялась, что я причиню ей боль!
Дальше я уже ничего не помнил.
Когда я очнулся, то сидел на кованой железной скамье в маленьком дворике, судорожно пытаясь прикурить. Лицо горело, в ушах звенело. Я мысленно представил себе фонтан с разбитым херувимом, раковину с льющейся водой, скрытые паутиной глаза статуи. Я даже не знаю, пытались ли те парни со мной заговорить.
Я просидел так довольно долго — минут двадцать, не меньше. Наконец сердце перестало колотиться, как сумасшедшее, но я все равно чувствовал себя жутко несчастным, причем мне становилось все хуже и хуже. Казалось, еще немножко — и я сломаюсь. Просто развалюсь на куски. Казалось, я действительно могу причинить кому-нибудь боль. Хотя куда мне до них, гениальных специалистов причинять боль! Таких умных, таких изощренных!
Ох уж эти парни! Сволочи поганые!
«Да, сволочи поганые», — все повторял и повторял я про себя. А потом услышал, как кто-то вышел из комнаты, и, подняв голову, увидел, что это Скотт, чертов ангел-хранитель.
— Войди в дом, — произнес он таким тоном, будто кто-то только что отошел в мир иной, я был старшим плакальщиком, а он — распорядителем похорон, хотя на самом деле я уже был готов идти убивать. — Она хочет с тобой поговорить. У нее для тебя что-то очень важное.
Лиза снова сидела в кресле-качалке, комкая в руке батистовый платок. И она опять зачем-то надела туфли. Ричард стоял у нее за спиной, совсем как еще один ангел-хранитель, а Скотт кружил вокруг меня, будто опасаясь, что я не выдержу и кому-нибудь набью морду. И тут он был прав: я действительно мог.
— Эллиот, я не виню тебя за то, что ты слетел с катушек, — сказала Лиза.
— Леди, лучше поберегите силы, — ответил я. — Не надо ничего говорить.
Она беспомощно заморгала, словно я ее ударил, и вжала голову в плечи, но потом собралась и подняла на меня мокрые от слез глаза.
— Эллиот, умоляю тебя, вернись в Клуб. Сделай это ради меня. Возвращайся в Клуб и жди там, — дрожащим голосом сквозь слезы пролепетала она и настойчиво повторила: — Умоляю тебя, возвращайся назад и подожди меня пару дней. Всего пару дней. И я приеду!
Такого предательства я от нее не ожидал. Я посмотрел на Ричарда. Тот был само сострадание. И конечно, Скотт. Он, как тень, проскользнул вдоль стены у меня за спиной и, печально кивая, внимал каждому ее слову.
— Эллиот, тебя никто не будет ни к чему принуждать. Ты сам знаешь, никто… ни к чему…
— Да-да. Конечно-конечно, — с готовностью отозвался Скотт.
— Нам надо, чтобы все увидели, как ты выходишь из самолета. А дальше можешь делать, что пожелаешь, — поддержал его Ричард.
— Эллиот, — прошептала Лиза, — я обязательно вернусь. Обещаю — Она даже слегка прикусила нижнюю губу, так как рот ее ходил ходуном. — Мне необходимо получить передышку. Я должна побыть одна, чтобы понять, почему я свихнулась, почему пошла на такое. Но я обязательно вернусь. Обещаю. Что бы ты там себе ни думал, я обязательно вернусь, и тогда ты все-все сможешь мне сказать. Ты сможешь мне сказать все, что я, по твоему мнению, заслуживаю. И если захочешь покинуть Клуб — пожалуйста. Это будет сделано совершенно официально, и на сей раз как положено.
Я бросил взгляд на Ричарда, и тот кивнул, как бы подтверждая ее слова.
— Мы хотим лишь одного: чтобы ты пошел нам навстречу и не отказывался от сотрудничества.
— Умоляю тебя, — попросила Лиза. — Сделай это ради меня!
Я молчал, наверное, целую минуту. И эта минута молчания имела для меня решающее значение. Я смотрел на это маленькое заблудшее дитя, сидящее на краешке кресла: лицо мокрое от слез, волосы взлохмачены, туфли надеты кое-как — ремешки не затянуты и болтаются вокруг тонких лодыжек, — коленки голые, платье измято.
— Ты точно уверена, что хочешь, чтобы я оставил тебя здесь? — как можно более спокойно спросил я.
— Верь мне, Эллиот, — ответила она все тем же дрожащим голосом и посмотрела на меня потемневшими глазами. — Это единственное, чего я хочу.
Я аж задохнулся на секунду. Мне было так больно и боль была настолько острой, что я будто окаменел. Боль, словно маской, сковала мое лицо. Я старался не смотреть на тех двоих, но знал, что Ричард не сводит с меня глаз, а Скотт, переместившийся поближе к двери, кивает головой.
Господи, лицо ее была так невинно, а огромные усталые глаза так прекрасны, даже несмотря на размазанную тушь!
А тем временем маска боли все сильнее и сильнее стягивала мне лицо. Я чувствовал ее каждой своей клеточкой, чувствовал, как она сжимает горло. Но — о чудо! — боль вдруг отступила и постепенно растаяла, как будто кто-то снял ее невидимой рукой.
