— Это мы уже проходили — ответил я. — Все, что ты говоришь и делаешь, может означать две абсолютно противоположные вещи!
Мы посмотрели друг другу в глаза, и тут неожиданно между нами что-то произошло. Что-то очень, личное. Может, ее взгляд слегка смягчился, может, на долю секунды нам показалось, что мы одни в комнате, а может, я просто застал ее врасплох и заронил в ее голову то, о чем она даже не думала. Ей пришлось собраться с духом, чтобы заговорить, и слезы снова покатились по ее щекам.
— Моя жизнь рушится. Рассыпается на мелкие кусочки, — прошептала она. — И все кругом рушится, как стены Иерихона. Мне необходимо, чтобы ты вернулся и ждал меня там.
Ричард со Скоттом восприняли это как намек. Ричард даже нагнулся и поцеловал ее в щеку, а Скотт стал осторожно подталкивать меня к двери.
Я вышел в сад, сам не понимая, зачем это делаю, и стоял, глядя в никуда и чувствуя абсолютную пустоту в голове. Я слышал, как Ричард говорит ей довольно холодно и очень по-деловому:
— Ну а ты уверена, что…
— Со мной все будет в порядке, — устало отозвалась она. — Только уезжайте поскорее. Обещаю тебе. Я не сбегу из отеля. Я буду отвечать на звонки. Я точно останусь здесь. Можешь поручить наблюдение одному из своих громил, но чтобы не попадался мне на глаза. Только оставь меня в покое!
— Хорошо-хорошо, моя дорогая! Звони нам в любое время дня и ночи.
Я стоял, тупо уставившись в стеклянную дверь центрального холла отеля. Тишину теплой ночи нарушало лишь стрекотание цикад. Треугольник неба над высокими кирпичными стенами окрасился в фиолетовый цвет.
— Послушай, это лучший выход из положения, — произнес Скотт, напустивший на себя в соответствии с обстоятельствами скорбный вид.
— Что, оставить ее в таком состоянии? — не сдавался я.
— Здесь у нас свой человек. Присмотрит за ней. Сейчас он в баре. С ней все будет хорошо.
— Ты уверен? — продолжал настаивать я. Послушай, друг, это именно то, что ей надо, — сказал Скотт. — Она в порядке. Я ее знаю.
«Ты ее знаешь».
Отойдя от него подальше, я прикурил сигарету. Очень интимные движения: наклон головы, руки домиком над колеблющимся огоньком зажигалки. Можно даже на секунду забыть о непрошеных гостях.
Ричард вышел во двор и направится ко мне, осторожно оглядываясь на Лизу.
— Ты все правильно делаешь, — заявил он.
— А ну, осади назад, засранец! — воскликнул я.
— Ты ведь любишь эту женщину? — ледяным тоном спросил Ричард. Глаза его превратились в две узкие щелки под густыми бровями. — Ты готов разрушить все ради нее? Она вернется в Клуб лишь при одном условии. Ты должен ждать ее именно там.
— Подыграй же нам, Эллиот, — произнес Скотт, — для ее же блага.
— Вы что, парни, уже все наперед рассчитали?
Я обернулся, чтобы посмотреть на Лизу. Она успела встать с кресла-качалки и подошла к французским окнам, неуверенно ступая ногами в плохо застегнутых босоножках. Выглядела она абсолютно раздавленной и разбитой. Я бросил под ноги окурок и ткнул пальцем в ее сторону:
— Через пару дней?
— Я сдержу свое слово, — кивнула Лиза.
Мне ужасно хотелось сказать ей, что мне плевать, вернется она или нет. Мне хотелось обозвать ее самыми грязными словами и на всех языках, которые я знал. Но все эти слова не годились для нее. У нее было одно имя. И имя это — Лиза. Однажды она уже солгала, в чем призналась в то первое утро в отеле. И теперь больше никакой лжи, никаких обещаний, никаких обязательств.
И все же я чувствовал, что сейчас рушится нечто очень важное для нас, а, потому больше не мог смотреть ей в глаза. Словно приоткрылась потайная дверь, и что-то ужасное, находившееся за этой дверью, то, чего я до смерти боялся всю свою жизнь, теперь поджидало меня на пороге.
29.
Лиза. Разговор с «ангелами»
Мы хотим от тебя только одного: объяснить нам все, дать нам возможность понять, как ты могла такое выкинуть.
Это была грязная дыра, притон, кабак — убогая ловушка для туристов, оформленная как прогулочная дорожка со скамьей для посетителей у одной из стен и с ярко освещенной узкой сценой за баром напротив.
И еще там танцевал, если можно так выразиться, мужчина, похожий на гигантскую женщину. Он шаркал ногами в шелковых шлепанцах, а лучи света причудливо падали на ее/его белое шелковое платье, щеки под толстым слоем румян, белый парик из стекловолокна безжизненные, устремленные в пустоту глаза. Она/он танцевала одна перед зеркалом, напевая себе под нос ритмичную мелодию, искаженную раздолбанными динамиками. И вот так она он раскачивалась перед зеркалом под колыхание серебристого боа вокруг гладких сильных рук, и зрелище это было настолько чувственным, насколько и ирреальным. По крайней мере, для меня. Ты просто ангел. Ты все превращаешь в театр одного актера. Я тебя боготворю.
Я хочу сказать, ты учитель, ангел-хранитель всей системы, и ты просишь меня не задавать лишних вопросов!
Я сидела, бессильно прислонившись к стене, и следила за тем, как она шаркает своими ножищами, смотрела на розовую щель накрашенного рта, на ничего не выражающие глаза под сенью накладных ресниц. Из-под потертой красной бархатной занавески, скрывавшей крошечную уборную, по полу текла тонкая струйка мочи, впитываясь в вонючий грязный ковер на узкой полоске пола. В воздухе витал едва уловимый смешанный запах жареных блинов, косметики и грязной одежды. Как ни странно, все это напомнило мне мраморных ангелов в церкви, держащих на вытянутых руках чаши со святой водой. Ангелов, таких больших, гладких и безупречных, какими и должны быть высшие существа.
Казалось, я сидела здесь целую вечность.
Как ты могла так с ним поступить, с ним, с ним. Я хочу сказать: почему ты так сделала? Зачем играла с ним в рискованные игры? Ты что, думаешь, этим парнем можно манипулировать? Использовать его? Ведь ты сама учила, что ни в коем случае нельзя недооценивать психологический динамит, с которым мы имеем дело.
Две стодолларовые банкноты — и пожалуйста, заведение не закроют. Десять, одиннадцать, двенадцать бутылочек пива, какие подают в ночных клубах. На Бурбон-стрит стало совсем безлюдно, и единственным посетителем, кроме меня, в этом клубе, в этой дыре, в этом кабаке, на этой аллее, в этой антицеркви, в этой катакомбе был какой-то тощий мужчина в клетчатом пиджаке, согнувшийся над своим стаканом в другом конце бара.
Ну как ты могла такое выкинуть?
Время от времени в бар заходил зазывала. Но меня никто не беспокоил. На усыпанной мишурой полоске сцены, над рядами тускло поблескивающих бутылок лениво раскачивались взад-вперед все новые особи мужского/женского пола: обнаженные плечи, гладкие розовые руки, оборки, виднеющиеся из-под расшитого блестками грязного шелка, стоптанные туфли — торжество искусственных эстрогенов.
