На следующий день, 7 июля 2005 года, мне позвонили и предложили работу. Это был день взрывов в Лондоне, британский аналог 11 сентября. Пятьдесят два человека погибли. Семь сотен получили ранения. Первый крупный теракт в Великобритании. Он заставил меня задуматься. После того как семья на протяжении двадцати лет волновалась за меня во время службы в армии, стоило ли мне перевозить их из безопасного Брайтона в неопределенность самого сердца Лондона? Я колебался примерно секунду, а потом ответил: «Да».
19 сентября 2005 года я окончательно распрощался с военной службой и стал йоменом королевского дворца и крепости Ее Величества, Лондонского Тауэра, а также членом личной гвардии короля, ответственной за безопасность в Тауэре и сохранность Сокровищницы и королевских регалий. Впервые за свою взрослую жизнь я был гражданским. Я поступил на службу в шестнадцать. Я ушел из армии в сорок лет. Это был очень страшный момент. Когда ты уходишь со службы, то приходится еще долго бродить по инстанциям со своей формой и всякими бумажками. Форму надо отдать интенданту, тебя выписывают из стоматологического и медицинского центров. Потом ты идешь к командиру, к ротному старшине, пока не обойдешь всех и не останешься ни с чем. Из члена большой семьи ты вдруг превращаешься в одиночку. Если вы не испытывали ничего подобного, представьте, что вам пришлось внезапно распрощаться не только с работой, но и со всей вашей прежней жизнью – домом, друзьями, всей сетью вашей поддержки. Многие бывшие военные обнаруживают, что не в состоянии с этим справиться. В итоге они начинают пить. Их браки распадаются. Некоторые оказываются на улице. Это довольно сложно. Я один из тех, кому повезло. Тауэр и вороны стали моим спасением.
Раньше я думал, что прежние Смотрители воронов вели себя немного странно, когда постоянно говорили о птицах: они казались буквально на них помешанными. Как будто ничто другое не имело для них значения. Но теперь я их понимаю. Вороны – это моя жизнь. Если ты стараешься хорошо делать свою работу, она поглощает тебя с головой. Речь идет не только о том, что тебе постоянно следует уделять ей внимание, тебе также всегда необходимо проявлять заботу, но и быть настороже. С воронами, как и любыми врановыми, оказывающимися рядом с людьми, надо постоянно быть начеку, ради всеобщего блага. Ты должен быть готов ко всему. К несчастью, в прошлом у нас были случаи, когда посетители вредили птицам, а птицы порой вредили друг другу. Вороны готовы сражаться насмерть в боях за территорию. В Ордерах Тауэра есть, например, запись от 3 мая 1946 года: «Ворон Полина погибла в результате нападения двух других воронов […] Она попала в Тауэр четырехлетней и жила здесь с 12 июля 1940 года». Еще одна запись, датированная 15 октября 1959 года: «В результате нападения других воронов Тауэра Ганн умер от ран».
С гордостью могу сказать: за время моей службы ни один ворон не причинил вреда другому – что, как мне нравится думать, результат тщательного наблюдения, планирования и организации ухода за ними. Вороны – рабы привычки, и даже малейшее изменение их распорядка дня грозит стрессом и психологическими проблемами. Порой я замечаю это слишком поздно. Как и многие из нас, они склонны скрывать свои болезни и обиды. Полагаю, это механизм самозащиты. Не могу назвать себя экспертом в области взаимоотношений воронов, но я вижу, что у них сложная социальная жизнь, с враждой и разногласиями, совсем как у людей. Один из главных признаков стресса, болезни и других проблем воронов – снижение веса, поэтому я взвешиваю их как минимум раз в месяц и веду подробные записи. Ослабевшая птица уязвима, и ее могут начать задирать другие вороны. Особенно это заметно в начале года, после брачного периода, когда взрослые вороны принимаются отстаивать в Тауэре свои территориальные права и все вокруг сильно оживляется. Но именно поэтому мне и нравится ухаживать за птицами. Я считаю своей обязанностью обеспечение их безопасности – защиту друг от друга и от всех иных угроз. Иногда быстро принятое решение может спасти жизнь ворона или уберечь человека. В остальное время это просто выполнение обычных действий, которые тоже имеют значение, ведь твоя забота и способность поддерживать эту систему в рабочем состоянии гарантирует, что здешнее шоу будет продолжаться.
Раньше я думал, что моя военная карьера закончилась, когда я ушел из армии. Теперь я понимаю, что это была всего лишь стажировка.
17. Говорим на языке воронов
Да, я разговариваю с воронами. И да, они говорят со мной.
Или, по крайней мере, я подражаю им, а они подражают мне.
Мне далеко до доктора Дулиттла, но, полагаю, что за эти годы я сумел найти способ общения с ними, который неплохо работает. Я всегда говорю им «Доброе утро». А еще «Спокойной ночи». И на всем протяжении дня я общаюсь с ними – на английском языке. Я также научился имитировать несколько вороньих криков и звуков, на которые они, по-моему, реагируют, хотя я не уверен на сто процентов, поскольку пение птиц и общение с птицами – такие сложные вещи, что мне трудно делать вид, будто я полностью их понимаю. Люди тратят всю жизнь на изучение птичьего щебетания. Я всего лишь практик-любитель.
Вот что мне известно. Латинское название ворона Corvus corax происходит от греческого слова korax, что означает «каркун», хотя на самом деле вороны издают более глубокий звук, чем знакомое нам карканье вороны, звучащее как «кар-кар». Ворона также может трещать и щелкать клювом. И это совсем не похоже на те звуки, что издает ворон. Крик ворона кажется хриплым, но прислушавшись повнимательнее, вы поймете, что он довольно звучен и напоминает командирский тон. Он звучит авторитетно, что абсолютно не характерно для карканья обычной вороны. Индейцы племени Белла-Белла, хейлцуки, коренные жители Британской Колумбии, почитали ворона и называли его «тем, чьему голосу следует повиноваться». Повиноваться ему, может, и не стоит, но прислушаться точно придется. В сравнении с вороной, я бы не стал называть крик ворона «карканьем», это совсем другой звук. Я читал на эту тему много исследований, авторы которых воспроизводят крик ворона по-разному: «прак», «крак», «кворк», «каа», «кррк», «нак», «ток», «кр-р-рак», «квулкулкул» и даже почему-то «вонк-вонк». Но ближе всех к истине подошел Диккенс, когда описал голос ворона как звук, «похожий на хлопки восьми или десяти дюжин пробок». Абсолютно точно! Это звук пробок, вытаскиваемых из бутылок. Вероятно, поэтому он мне так нравится. Последние исследования показали, что существует восемьдесят различных криков ворона, с учетом региональных диалектов и вариаций. У наших птиц я распознаю примерно дюжину разных звуков.
Изучение базовых основ языка воронов включает знакомство с высотой звука и продолжительностью криков птиц. Безусловно, каждая птица звучит по-своему, но, к счастью, большая часть общения состоит из совершенно очевидных вещей: например, они часто кричат, защищая свою территорию и сталкиваясь с какой-то проблемой. Вороны известны и тем, что способны подражать другим птицам и имитировать всевозможные звуки – автомобильную сигнализацию или сигналы на дороге. В историях и легендах коренных народов северо-западного побережья Тихого океана – тлингитов, хайда, цимшианов, хейлцуков, мивоков и многих других – ворон нередко изображается трикстером, способным принимать облик людей, животных и неодушевленных предметов, чтобы обмануть других. Ради получения желаемого Мерлина научилась подражать очень странным звукам. В число ее утренних ритуалов входит имитация крика ворон, чтобы они спустились с крыш и деревьев и поиграли с ней. Еще она умеет подражать чайкам, но, насколько я могу судить, исключительно для того, чтобы позлить их.
