Глиняный гондольер подвел лодку к пробоине в корпусе. Такие огромные паромы строили, когда мир был сух, и одному Творцу известно, что выпало на долю судна, как оно тут оказалось и сколько пролежало на рифе.
Нэй перебросил на Паром конец веревки с крюком, подтянул и закрепил нос гондолы. Заглянул в капающий полумрак, пахнущий мокрой ржавчиной. Матут смотрел в дыру из-за плеча парня.
– Тот, кто живет в этом гнезде, – сказал южанин, – должен быть очень злым. Ну что! Начинаются настоящие испытания!
– Я подожду вас здесь, – сказал бритоголовый.
Матут усмехнулся и пожал плечами.
Нэй глянул на голема.
– Если не вернусь через час, отвези его обратно. – Глиняный помощник не нуждался в словах – Нэй сказал это, чтобы услышал бритоголовый.
– И угости вишневой настойкой, – поддел Матут. – Ладно, Георг-Как-Тебя-Там, идем!
И два смельчака, которым хватило наглости наведаться в логово тритона, перебрались на Паром.
Они шли готовые к любым неожиданностям. Нэй зажег магический огонек, Матут же, казалось, видел своими кошачьими глазами даже в кромешном мраке.
Помещение было огромным, растянутым по всей длине Парома. И ужасно захламленным. Они прошли до конца и спустились по веренице заиленных ступеней на палубу, разделенную переборками. В глубоких лужах догнивала мебель.
Южанин двигался легко и плавно, несмотря на то, что не уступал в росте и телосложении статуям легендарных речников. На широком поясе, поверх набедренной повязки, помимо боевого серпа, висели три медные трубки. Нэй догадывался, что это духовое оружие для стрельбы дротиками или ядовитой пыльцой.
Нэй зашептал, обращаясь к Творцу Рек. Матут заметил это и покачал головой.
– Мой бог, Морк, терпеть не может, когда молятся.
– Почему?
– Так делают одни трусы. – Великан поспешил поднять руки в примирительном жесте. – Но ты здесь, охотишься рядом со мной на тритона, и, значит, трусом тебя не назовешь. Да и сказать начистоту, Морк давно выжил из ума. Это в порядке вещей в тех диких краях, откуда я родом.
Нэй вытащил шпагу и пошел по колено в воде, напряженно оглядываясь и прислушиваясь, готовый в любую секунду встретить врага. Скользил вдоль переборки.
Проход разветвился.
– Предлагаю разделиться, – сказал Матут. – И тот, кому повезет первому отыскать чудовище, прославит свое имя.
Нэй подумал и кивнул.
– Удачи, – сказал великан.
– И тебе.
Нэй спустился по трапу, положив левую руку на открытую кобуру. Его чувства обострились: опасность близко. По правде сказать, он учуял ее еще в таверне, что, впрочем, неудивительно – среди душегубов-то.
Он двинулся вдоль проклепанной переборки. До ноздрей долетел запах тухлой рыбы. Послышался приглушенный голос – Матут тоже спустился ниже и теперь разговаривает сам с собой? – или голоса. Нэй ускорил шаг, в сапогах плескалась вода.
За переборкой раздался клокочущий крик. Нэй устремился вперед, выискивая проход. Запредельное напряжение охватило молодое крепкое тело. Он пытался убедить себя, что услышанный крик не был хрипом агонии. Не получалось.
Наконец он нашел дверь и оказался на другой стороне переборки. И увидел Матута.
Южанин стоял на фоне далекого холодного света, льющегося из дыр в корпусе. Он шатался как пьяный, а потом открыл рот, хрипло застонал и повалился на спину. По темной воде за ним шли круги, вздулся и лопнул большой пузырь. Нэй выстрелил в центр разводов, не рассчитывая на успех. Убийца наверняка ушел на глубину нижних ярусов через люк или пролом в палубе – иначе он не смог бы скрыться: воды здесь было по колено.
Нэй нагнулся над мертвым компаньоном. Матут смотрел в подволок, с которого нависали белые влажные сосульки. В глазах южанина читалось удивление. На толстых, будто вывернутых губах пузырилась кровь. Жизнь великана оборвал удар острой лапы – мощная шея превратилась в алые ошметки.
Нэй осмотрелся. Матут не подпустил бы к себе русала так просто – тот либо выпрыгнул из воды, либо подкрался «по броду». Нэй потоптался возле тела южанина, нащупывая ногой край дыры. После трех шагов нога провалилась, а ученик колдуна отошел в сторону и прикинул, что к чему. Слабо верилось, что тварь вынырнула из воды, добралась до Матута и убила его без всякого отпора. Один вскрик – и все; великан даже не успел выхватить серп. Значит, не ожидал нападения, фатального удара.
Нэй обнажил шпагу и побрел на свет, держась около переборки и не сводя глаз с темной воды по правую руку. Он возвращался к лодке, но ни одной мысли о бегстве не шевельнулось в его мозгу.
Впереди, в рваном контуре белого света, появилась человеческая фигура.
Нэй замер.
В проеме стоял бритоголовый.
– Что случилось? – спросил проводник.
– Что с твоей одеждой? – поинтересовался вместо ответа Нэй.
Бритоголовый пожал плечами.
– Свалился в воду.
– Подними руки.
– Зачем?
Нэй в упор смотрел на бритоголового.
– Вижу, ты потерял в воде перчатки. Хочу глянуть на твои пальцы.
– Что за ерунда?
– И еще вопрос, – невозмутимо сказал Нэй. – Если ты перестанешь брить череп, оттуда полезут синие волосы – я прав?
Мгновение оба не двигались, вцепившись друг в друга глазами, а потом Нэй выхватил пистолет и выстрелил в бритоголового.
Он попал русалу в плечо и увидел, как плеснула струйка черной крови. Тварь взвыла и сиганула за широкую прямоугольную опору. Нэй бросился следом – дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы, – услышал всплеск, в воде мелькнул огромный раздвоенный рыбий хвост.
«С хвостом или без…» Так вот почему весь путь до Парома в нем не унималось предчувствие опасности, копошилось неясное подозрение. Все это время тритон был рядом! В человеческом облике русал привел их в свое логово. Заманил.
За переборкой – ну и резвый, гад, так далеко уплыл! – бултыхнулось.
– Как ты понял? – спросил тритон. Его голос изменился, словно ему было сложно и больно говорить.
– Мне следовало понять раньше, – сказал Нэй. «До смерти Матута», – мелькнула мысль.
– Все еще хочешь убить тритона?
– Не хочу. Собираюсь.
– Самоуверенный глупец! Человек!
– Где девочка? – спросил Нэй, подбираясь к голосу.
– Ты хотел спросить другое. Жива ли она?
– Где?
Тритон рассмеялся.
– Ты ошибся, – сказал Нэй, – когда сунулся в Полис.
«А девочка – когда пошла поиграть в дренажные трубы».
Нэй чувствовал, что в воде происходит ужасное изменение. Бритоголовый превращался в чудовище. В себя истинного. Вернув хвост, теперь перестраивал все тело. И вместе с человеческим обликом наверняка терял способность к человеческой речи. Что ж – продолжать разговор Нэй не собирался.
