«Мы идем, – будто говорили они. – Не бросай нас, мы идем».
Лита подумала о собаке, умиравшей от ее ножа.
Вера – вот что движет и живыми, и мертвыми, и теми, кто между. Наивная и глупая вера.
Лита склонилась и подобрала ослабевшего слизня. Понесла на руках, ощущая слизкую прохладную плоть и ровное биение внутри. Неужели сердце? Но их сердца остановились давным-давно…
– Пришли! – сказала Джиа в башенной надстройке.
Ужас Северной башни вяло копошился у ног.
«Я не знаю, что делать дальше!» – подумала Лита.
«Ты знаешь, – раздался голос в ее голове. Будто бы искажаясь в стенах акустической комнаты, звук проникал точно в мозг. – Придумай нас. Представь нас такими, какими мы станем».
«Хорошо, – не разжимая губ, сказала Лита. Зажмурилась сильно-сильно. – Я попробую».
Слизни вытягивались и подрагивали. Цеплялись за штанины. Создание в руках Литы вибрировало.
– Не получается! – отчаялась Лита. А когда разлепила веки…
Слизняк таял, линял… Под отваливающимся киселем плоти мотылек, размером с кулак, махнул прозрачными крылышками, избавляясь от пленки.
– Перерождение, – прошептала Лита.
– Ну, подруга…
Зачарованная Джиа смотрела, как слизняки распадаются, а из лужиц вспархивают мотыльки. Так души покидают хладное тело. Но разве мир за чертой не был мраком, кишащим голодными чудовищами? Разве не отправлялись эти несчастные души в пекло?
Или… мы сами придумываем загробный мир? И вариантов множество, как островов на Реке. Для каждого свой…
«Тогда пусть ваш пункт назначения будет прекрасным садом».
Тончайшие крылья коснулись ее волос. Мотылек с человеческим лицом, крошечным личиком в пыльце, совершил круг над оцепеневшими девушками и выпорхнул в синеву снаружи надстройки. За ним вылетели десятки мотыльков. В лучах закатного солнца они казались золотыми.
Души покинули Северную башню, а Литу покинули силы. Она плюхнулась в подсыхающую лужу и разревелась. Она думала о матери, летящей в вышине, о матери-птице.
– Боги! – всхлипнула Джиа, растирая влагу по щекам. – Мои читатели будут в восторге! Эту книгу надо печатать на водонепроницаемой бумаге, иначе их слезы…
Она не договорила. На лестнице загрохотало, и через минуту разномастная группа ворвалась в надстройку. Там были люди и бывшие люди – гуттаперчевые зомби. И парочка духов.
– Вийон! – воскликнула Лита. – Как я рада тебя видеть!
Дух-ласка вильнул пушистым хвостом, взобрался на бедро старой знакомой, позволяя гладить себя по загривку. Упитанный енот подозрительно обнюхивал липкую лужу.
– Фу! Гром, фу!
Толстяк колдун щипал свои слоистые подбородки миниатюрными пальчиками:
– Что тут произошло? Что вы, черт подери, делали в моей башне?
Лита сморгнула слезы и указала на черные косички, гневно трепещущие в толпе.
– Этот вопрос я переадресую Веноне Банти.
– Венона? – Толстяк Гарри Придонный, законный хозяин башни, повернулся к управляющей. – Это твоих паучьих рук дело?
– Гарри, поверь, я…
– Поверить? Женщине? – Гарри хохотнул. – Моя мать рожала горбунов и двухголовых монстров, но дураков она не рожала. И ежели эта, в соплях, окажется простолюдинкой Литой, чтоб мне сесть на диету, я догадываюсь, почему дверь была заперта снаружи.
Венона одарила Литу испепеляющим взглядом. Та достойно отразила ментальную атаку и ухмыльнулась торжествующе. Почему же ей не торжествовать сегодня?
Управляющая поспешила вниз по ступенькам.
– Задержать, – шикнул Гарри Придонный. Зомби повиновались. – А ты кто такая? – Колдун зыркнул на невзрачную востроносую служанку в серых одеяниях.
– Никто. Не обращайте внимания.
– Гром! Фу! – Гарри потопал обратно, бурча под нос что-то про проходимцев и про женщин в чертогах башен.
– Джиа!
– Тише, моя девочка. – Служанка подмигнула. На секунду в ее «мышиной», прилизанной прическе полыхнул рыжий локон. Полыхнул и исчез, как исчезает пламя в угасшем костре, как исчезают следы поцелуев с разнеженного тела. – Если захочешь снова увидеться или покушать грибного супа, ты знаешь, где меня искать.
– Нет, не знаю.
– Логично, – согласилась «служанка», она же – известнейший писатель Оазиса. – Тогда я сама тебя найду.
Джиа растворилась в сгущающихся сумерках. В бойницы проникал пахнущий рекой воздух, вечерняя прохлада остужала кожу.
– Ну и где он? – спросила Лита.
Вийон повернул к люку треугольную мордашку.
– Лита? – Нэй выбрался в акустическую комнату.
За время расставания он еще сильнее истощал. Аккуратная такотская коса расплелась, и волосы падали на лицо, но не скрывали темных мешков под глазами. Жалкие клочки шерсти, претензия на бороду, росли там и тут, на заострившихся скулах и подбородке, а вислые усы придавали колдуну простоватый вид.
– Что тут произошло? – растерянно огляделся Нэй.
«Ты будешь учить его», – вспомнила Лита слова новообретенной подруги. Подразумевала ли она что-то предельно простое, обыденное, человечное?
Вместо ярости Лита испытала почти материнское чувство. Будто перед ней был не могущественный придворный колдун, а мальчик, нуждающийся в заботе. Но вслух она сказала:
– Какая же ты сволочь.
Летучие мыши ринулись из щелей и забарабанили градом по спине и голове Нэя. Вийон наблюдал, приоткрыв рот, как хозяин выплясывает, отбивая перепончатокрылую атаку.
– Стой, хватит, стой!
Мольбу, искаженную и стократно усиленную стенами комнаты, казалось, слышали по обе стороны от крепостных стен.
5. Мертвая вода
Эскадры северян закончили сближение. Кильватерным строем стали друг напротив друга и готовились к первому залпу.
Быстроходная гондола подошла к трехмачтовому судну, крайнему в первой линии, с наветренного борта: огонь отсюда вести не будут – по крайней мере, без предварительных маневров. Высокий человек в черном сюртуке перебрался на слоновий нос лодки, где, широко расставив ноги, стал раскручивать над головой крюк-кошку. Гондола билась кранцами из плетеных канатов о борт фрегата. Паруса были спущены, но волнение Реки делало свое дело. Если сорвешься в щель между бортами – раздавит, как ракушку.
Крюк взмыл вверх и зацепился за планшир. Человек дернул за трос, удовлетворенно кивнул, поплевал на ладони и начал подъем. Добравшись до орудийного порта, уперся ногами в ствол двенадцатифутовой пушки и обернулся.
Гондола уже скользила по Реке, удалялась. Глиняные гондольеры ворочали веслами. Багровую лодку скрывало заклинание невидимости. Человек – не кто иной, как Георг Нэй, – мысленно отдал гребцам последние указания, затем забрался на палубу.
