– Ваша светлость…
– Молчите, Георг. – В немощном подкошенном властелине шевельнулся хищный зверь. Нэй подумал о псе, рычанием предупреждающем, что вот-вот нападет. – Молчите и следуйте за мной.
Гробница маркиза Батта находилась по правую руку от статуи герцогини. Черный саркофаг без излишеств, гладкий камень, черный, как побережье Вагланда, откуда его и доставили в Полис. Чтобы породниться с богатым и загадочным городом-верфью, Маринк женил старшего сына на вагландской принцессе. Золотоволосая девушка, напоминающая призрака, приплыла в Полис с кораблями, нагруженными золотом и шелками. Брак продлился четыре месяца. Вдова покинула Оазис после похорон Батта. Говорили, она улыбалась жуткой улыбкой, всходя на борт и одаривая дворец прощальным взглядом. Кем были союзники Полиса? Что за люди населяли леса города-верфи? И еще, задумался Нэй в угрюмом мавзолее: Лита, дочь вагландки и рыбака, не носит ли она в себе то же дьявольское начало, что носила златовласая принцесса?
В зыбком свете вечного огня Маринк дотронулся до камня. Тень его дрожала, но голос окреп.
– Гвендолин ушла к Творцу, считая, что Батт умер. Истина была гораздо чудовищней. И мой стыд, Георг, столь велик, что я попросил вас не брать с собой даже фамильяра. Вы выполнили просьбу?
– Беспрекословно, сир.
Герцог кивнул: «Я не сомневался в тебе». А затем крышка гроба беззвучно разомкнулась на две половины и разъехалась. Саркофаг оказался входом в подземелье.
– Архитектор, каменщики и все, кто оборудовал этот лаз, мертвы. Не считая зомби, три человека были внизу со мной: Титус Месмер, Номс Махака и Аэд Немед. Увы, они ничем мне не помогли. Немед, этот мерзавец, показал лаз Сорелю. В ближайшее время он ответит за свою подлость. Здесь есть лампы. Зажгите и для меня…
Маринк первым сошел по крутой лестнице. Как только голова Нэя опустилась ниже уровня пола, саркофаг захлопнулся. Будто чудовище сглотнуло пищу, самостоятельно забравшуюся к нему в пасть. Охваченный любопытством, Нэй разглядывал убегающий вдаль коридор, гирлянды паутины. Свет ламп оттеснял тьму, но она заново свивалась за спинами идущих. В желтых коконах герцог и придворный колдун шли под низким потолком, покрытым соляными натеками и сажей.
– Можете сказать, где мы, Георг?
– В замурованных подвалах Северо-Западной башни, – сориентировался Нэй.
– Что вы чувствуете?
– Здесь колдовали.
– Месмер лез из шкуры вон, чтобы проникнуть в его мозг… исправить…
– В мозг Батта?
– Вы догадливы. Или осведомлены. Вы помните его?
– Мы были знакомы шапочно. Я занимался с Алтоном, а Батт…
Маринк закончил фразу за Нэя:
– Батта, как и меня, никогда не интересовало фехтование. Он предпочитал пиры, настольные игры и хорошее вино. Его сегодняшний рацион шокировал бы падальщиков Змеиного Клана.
Тоннель впереди расширялся, от него отпочковывались коридорчики в арочных проемах. Там капала вода и стенали сквозняки.
– Есть другие входы?
– Да, чтобы кормить моего сына. Спросите же.
– Он… Что он ест?
Маринк воздел к темным сводам указательный палец. Через плечо милорда Нэй увидел проем в стене и комнату за ней, без дверей, зато с надежной решеткой. Рядом были и другие зарешеченные камеры, но лишь у одной металлические прутья блестели, лишь одна была обустроена и явно обитаема. Здесь, во мраке, заключенные сходили с ума задолго до рождения Маринка и его предшественника Руа. Иные правители Полиса, равно жестокие и властолюбивые, ссылали в подземелья неугодных. Нынче казематы были отданы единственному пленнику.
Маринк поднял лампу так, чтобы спутник разглядел убранство камеры.
– Зомби, которых Махака присылает сюда, не возвращаются наверх. Они кормят его… собой. Мой сын не нуждается в другой пище, благо одного зомби обычно хватает на месяц.
У Нэя запершило в горле. Он вообразил, как рабы Махаки, бывшие рыбаки Кольца, потерявшие память и душу, безропотно сходят в сырой тоннель, чтобы быть съеденными сумасшедшим каннибалом.
Если бы не решетка и месторасположение, секретный приют Батта казался бы самой обыкновенной дворцовой спальней: за прутьями проступали очертания софы, кровати с балдахином, гардероба. Но ковры, укрывавшие пол, почернели от грязи, и фальшивая роскошь разила зверинцем, застарелой кровью, склепом.
Маринк длинным ключом отпер решетку, замок заскрипел, словно врата чумной костницы. Химерные тени выжидали внутри, оценивали гостей; колдун чувствовал кожей взгляд того, кто хоронился во тьме.
– Запомните, Георг. – Цепкие пальцы Маринка окольцевали локоть Нэя. – Батт умер. Он просто не понял этого. И не переходите за нарисованную черту.
Маринк со вздохом разжал пальцы.
Нэй, помедлив, шагнул в камеру. Сапоги из акульей кожи утонули в слипшемся ворсе. Сердце стучало гулко, наэлектризованные волосы встали дыбом. Куда решительнее Нэй входил и в недра парома, облюбованного тритоном, и в крепость проклятой армии Феникса. Сказывалось отсутствие Вийона, да и компания Литы не помешала бы.
Черта, упомянутая герцогом, была нарисована серебряной краской прямо на ковре. Мрак отползал, как Река в часы отлива, показался трон… точнее, кресло: высокая спинка, испачканный бархат. В кресле сидела ростовая кукла.
Ребенком Нэй побаивался больших кукол, особенно тех, что двигались по ночам. На пятый день рождения мама подарила ему куклу с фарфоровым личиком. Момо ее звали. Момо имела неприятную привычку забираться в постель маленького Георга и прижиматься холодными губами к его груди. Из-за Момо Нэю снились странные сны о двуглавых гигантах и рыцарях с львиными головами. Не выдержав, он сжег подарок в камине, а фарфоровый лик выбросил в колодец.
Ту куклу, узнал он спустя годы, изготовила Диана Гулд. В мастерской Гулд копии Момо посмеивались гадко и разрастались ветвящимися неправильными тенями. Нэй подозревал, что ценную вещицу матери-гувернантке преподнес сам Маринк.
Кукла, развалившаяся в кресле, была другой… но она тоже вызывала оторопь и тревогу. Не только потому, что частично состояла из человеческих костей. Кости никогда не вызывали у Нэя пиетета. А вот лицо… К тряпичной луковице были пришиты два крошечных птичьих черепка, заменяющих кукле глаза. Истлевший клюв служил носом, под ним зияла прорезь рта, а в прорези виднелась набивка головы – серые перья. Фантошу облачили в некогда белую, теперь побуревшую рубаху, в рукава вставили кости, чье происхождение не было для Нэя загадкой. Третья кость соединялась с затылком. Вместе они служили палками, которыми кукловоды оживляют марионеток.
– Маркиз? – В глотку Нэя будто засунули комок этих мерзких перьев.
Кукла вскинула голову. Зашевелилась, и из рукавов высунулись морщинистые трехпалые лапы.
«Ищи кукловода», – сказал себе Нэй. Он повел лампой, всмотрелся в скрюченную тень, пытающуюся слиться с другими тенями, населяющими жутковатые покои. На полу блестящей гадюкой свернулась цепь. За креслом кто-то прятался, двигая костями, заставляя куклу ерзать.
