Плагиарий ответил улыбкой на улыбку и провел рукой по лысине:
– Не нравишься ты мне, аристократ. Не люблю нобилей, даже отверженных семьей. Вы все думаете, что лучше других, раз вас не вытащили из чрева женщины. – Он покосился на Бандита, словно ища поддержки. – Но во всех вас сидят демоны. Кто-нибудь рано или поздно захочет с тобой разобраться.
Моя улыбка не дрогнула.
– Значит, вы отказываетесь от моих денег?
– Вовсе нет, – ответил Самир. – Деньги – вещь нужная, и не в моих, и не в его интересах отвергать столь… благородного клиента. Я отведу вас к нему.
В бабушкином зверинце я видел, как волки устрашают друг друга, показывая мощь и клыки. Это делал и Самир. Он был хищником, пытавшимся меня запугать. За внешней мягкостью неплохо скрывалась его истинная сущность, но я все равно это заметил. И не отступил, ибо нельзя отступать перед таким вызовом и при этом продолжать называть себя мужчиной. Мне было тридцать пять, как Данте, когда того изгнали из Флоренции, – середина жизни для наших пращуров. Как Данте, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь… и передо мной был пускающий слюнки волк, готовый унести меня во тьму. Где рысь и лев, я не знал.
Вне всяких сомнений, они поджидали меня – и были весьма голодны.
Глава 4
Крашеный
В детстве я насмотрелся материнских опер и потому ожидал, что логовом Крашеного окажется какой-нибудь грязный бордель, ночной клуб или алкопритон. Приготовился увидеть карабины и неуклюжие плазмометы, множество татуированных рож и голых, униженных женщин. И все это под неистовую революционную музыку, синтетический шум, который мне так часто доводилось слышать в подобных заведениях Пространства Наугольника за последнюю дюжину лет, что я бодрствовал.
Увидеть аккуратный чайный домик я никак не ожидал.
Не был я и большим любителем чая. Для палатина такое заявление сродни государственной измене, но врать не стану. Этот домик соорудили недавно наверху большого космического лайнера примерно в милю длиной, что примостился в тени гиганта «Мураками». Были здесь и другие здания, из-за чего лайнер напоминал покрытую морскими блюдечками скалу во время отлива. Искусственные террасы превращали подветренную сторону старого корабля в подобие ступенчатого холма, поднимавшегося к району, застроенному небольшими кирпичными коттеджами, чьи белые крыши уже начали трескаться от высокой влажности.
Сам домик был из искусственного дерева, в ниппонской традиции: с подпираемой прочными балками покатой крышей, без излишеств. Он примостился на самом краю корабля, на выступающей высоко над улицей платформе, поддерживаемой приваренными к корпусу стальными опорами.
Внутрь нас пригласили две стройные женщины в черной форме. Их волосы – у одной темные, у другой золотистые – были собраны в пучки с деревянными заколками. Самир шел впереди; казалось, его туша округляет стены вокруг себя подобно планете, искривляющей пространство. Следом шагали мы с Гринло. Я ожидал, что в любой момент какие-нибудь громилы преградят нам путь и обыщут на предмет оружия или передатчиков вроде того беззвучного переговорного устройства, что Айлекс прятала под плащом и за удлиненными ушами.
Но никто так и не появился.
Самир молча провел нас через людную центральную комнату, мимо оживленно болтающих веселых завсегдатаев и огромного очага, где персонал варил по-джаддиански кофе в песке.
– Сюда, – позвал он, взбираясь на деревянную лестницу, ведущую на открытую веранду позади заведения.
Был ранний вечер. Неровная утренняя дымка улетучилась, и, несмотря на то что по всему Арслану дымили трубы, рыжее солнце сияло во всей красе, лишь изредка прячась за облаками. На веранде также было людно. За маленькими столиками лились беседы, глубоко личные или непринужденные. Один угол отгораживали бумажные ширмы с изображением женщин и птиц. За перилами раскинулся весь город – растянулся, словно только что очнувшийся после фуги человек.
Для персон, предположительно скрывающихся от Империи, Самир с Крашеным выбрали слишком доступное место для встречи. Любой захудалый анагност из Капеллы легко мог направить сюда дрон с камерой. Место вовсе не выглядело секретным. Учитывая количество народу, оно было, скорее, публичным.
Из-за ширмы появились двое, и я почти с облегчением отметил их мускулатуру и черные костюмы. Впрочем, разоружать нас не стали. Мужчины разошлись по сторонам и раздвинули ширмы, чтобы Самир мог протиснуться между ними. Жирный плагиарий перекрывал обзор, и я услышал голос экстрасоларианца прежде, чем увидел его. Высокий, ледяной, тягучий и гнусавый.
– Вот и ты. Привел наемников?
Заметный испуг Самира передался и мне, и я мгновенно остановился. Хлыст едва не врезался в меня, с трудом удержавшись на ногах. Звук голоса заставил нас замереть. Жуткий, жестокий, пропитанный ядом – я готов был представить, что во рту у Крашеного не зубы, а змеиные клыки. Даже голоса сьельсинов так не ужасали меня, хотя они и не говорили на языке людей.
Самир ссутулился и поклонился:
– Да, хозяин.
– Так посторонись, мой милый. Я хочу побеседовать с ними, а не с тобой.
Двое подручных Крашеного даже бровью не повели в нашу сторону. Они вообще никуда не смотрели, словно замкнувшись в себе. Я несколько секунд вглядывался в лицо одного, сбитый с толку этой глубокой пустотой. Что за человек мог вызывать такой страх и требовать такого самоконтроля? Подобным поведением не отличались даже телохранители моего отца, а он был самым суровым из всех, кого я знал. Даже Эмиль Борделон, несмотря на всю свою жестокость, не доводил людей до такого.
Самир отступил, и нашему взору предстало лицо Крашеного. Ничего похожего я не видел никогда.
Инмейн. Нечеловек.
Он был гомункулом, как Айлекс, но в то же время совершенно другого пошиба – все равно что сравнивать человека и акулу. Красноволосый, с кожей сродни старому фарфору – прозрачной, с синими жилками. Страшнее всего были глаза – темные, напоминавшие сьельсинские. Но пустые глаза ксенобитов чернели, как провалы в горной породе. Эти же были куда омерзительнее: зрачок будто растекся по склере от чрезмерного возбуждения. Крашеный был воплощением упоенного охотой хищника, вызывающего первобытный страх. И он прекрасно это знал, раскрасив себя так, чтобы внушать еще больший ужас. Ни мужчина, ни женщина, а маскирующееся под человека чудовище. Ярко-красные губы выглядели клоунской пародией на джаддианского cortigiano – придворного угодника. Когда гомункул улыбался, видны были зубы – жуткое множество зубов. Я не хотел даже гадать, что за черный маг создал и вырастил это существо. А главное – зачем? Возможно, для какого-нибудь дома плотских извращений где-то на невообразимой планете.
Но теперь он был здесь… на улице, у всех на виду. В чайном домике. Я и представить не мог, как он прошел мимо этих обычных людей и не распугал их. Почему эти обычные люди даже не чувствовали, что он находится рядом, как змея в траве? Я готов был с воплями убежать. Или обнажить меч.
