Схоласт согласился и принялся звать врача.
– Aba… – Язык Нобуты заплетался. – Abassa…
– Rakayu abassa ba-okarin ti-saem gi, – ответил я, наклоняясь.
«Твоего отца здесь нет».
Или матери? Я уже сам толком не знал.
Ребенок-сьельсин был связан по рукам и ногам. Это казалось мне возмутительным, но разумным. Даже юный сьельсин был крупнее любого человека. Я потер глаза. Лейтенант Картье с Тором Варро занимались переноской Рена и Сузухи, а оставшиеся солдаты беспокойно толпились, прислушиваясь к громовым раскатам снаружи корабля.
– Что вы со мной сделаете? – спросило Нобута.
Я попробовал одарить его успокаивающей улыбкой, но не смог. Улыбка вышла болезненной, натянутой. Ответа у меня не было, лишь пространные, несформированные предположения. Корабль сотрясся от нового взрыва, и я услышал как будто издалека голос лейтенанта.
– Коммандер, – сказала она в терминал, – нужно перебросить сюда третью и четвертую центурии. Не нравится мне, что творится снаружи.
– Лейтенант, внутренняя связь работает нормально? – спросил я, когда она договорила.
Я поднялся, оставив Валку с Нобутой, и поспешил за ней.
– Без единого перебоя, милорд. Но материал, из которого изготовлен этот огромный корабль, не пропускает сигнал дальше.
– Но мы можем передать сигнал наружу?
– Ну… нет. – Картье заморгала, подбирая вежливый для плебея способ сказать палатину, что тот дурак. – Как я и говорила, милорд, мы не можем связаться с «Мистралем» или флотилией.
В точности зная, какими эпитетами она мысленно меня награждает, я ехидно улыбнулся.
– Я вас понял. Я спрашиваю, можем ли мы передать сигнал наружу, – сказал я, сложив ладони так, словно держал между ними маленькую коробочку. – Бледным.
– А! – расцвела лейтенант. – Для этого подойдет система всеобщего оповещения.
* * *
В проекционной будке хватило места для меня, Валки и двух легионеров, державших Нобуту. Я помню ее в малейших деталях. Округлые стены, обитые черным поролоном, блестящие приборы для звукозаписи под потолком, настенный проектор, отображавший в окошке наружный пейзаж. Запах спертого от постоянного присутствия людей воздуха. Гнетущая тишина. Каждый звук мгновенно затихал, навсегда покидая этот мир. И самое главное – темнота. Здесь было так темно, что пленный сьельсин перестал щуриться.
Так темно, что голографическое отображение вида снаружи казалось осязаемым, материальным, как будто ангар перенесли внутрь «Скьявоны». Иллюзия была почти идеальной, такой, что мой разум поддался ей и сам дорисовал пламя и наполнил воздух запахом горелой плоти. Меня до сих пор тошнит от одной мысли о том, что мне не понадобилось дополнительных усилий, чтобы вообразить этот запах.
– Raka Aeta Aranata ti-perem gi ne? – спросил я, ступив в очерченный круг для голографического захвата.
Мое неожиданное появление из ниоткуда поразило сьельсинов подобно удару молнии, и все они разом подскочили. Меня это воодушевило.
Мой голос гремел и эхом отражался от стен огромного ангара:
– Где князь Араната?
Ксенобиты прекратили возню и отступили, чтобы четко меня видеть. Одни держали в руках мечи, другие с рыком потянулись к нахуте, третьи собрались у наших павших солдат и принялись оттаскивать их к взорванной скульптуре у входа.
– Где Араната? – повторил я.
Ответом мне было массовое шипение.
«Змеи в саду», – подумал я, хотя конфликт лишь начался в саду. Я еще не знал, что там он и закончится.
– Здесь, yukajji!
Действительно, это был он. Она. Оно. Князь Араната Отиоло появился среди расступившихся солдат. Выше. Мрачнее. Могучее и ужаснее остальных он был, увенчанный рогатой короной в серебре, и его подданные в страхе расступались перед ним, как свет рассеивался перед великой звездой.
– Belnna uvattaya ba-kousun ti-koarin!
«Верните мне моего ребенка!»
– Верните нам наших мертвых! – парировал я.
– Abassa-do! – закричало позади меня Нобута; микрофоны поймали его голос.
– Нобута! – Араната сделал полшага вперед, как будто собираясь прыгнуть в голограмму, чтобы спасти своего отпрыска.
Я почувствовал укол жалости, распознал в нем родительское чувство – одну из редких вещей, которая была общей у двух наших народов. Кровавая эволюция вложила в нас главный инстинкт – выживать. Плодоносить и размножаться. Несмотря на различия в нашем поведении, чувствах, морали и убеждениях, в этом мы, продукты К-отбора
[47], были едины: дети – наше богатство. Потому что мы должны существовать.
– С ним все в порядке, – сказал я. – Солдат оглушил его, когда вы гнались за нами по «Демиургу», но никаких повреждений нет – что вы вряд ли можете сказать о Райне Смайт.
Позади Аранаты Отиоло появилось Танаран, одетое в традиционное черно-зеленое одеяние, – словно адская насмешка над схоластами, служившими великим правителям.
– Покажите мне Нобуту! – потребовал аэта, выпуская как будто покрытые черным лаком когти.
– Минуту, – ответил я, стараясь сохранять хладнокровие, напоминая себе, что передо мной лишь голограмма и вождь ксенобитов не может разорвать меня в клочья, как ему наверняка хочется. – Давайте по порядку. Вы захватили кого-то из наших солдат живыми?
Араната промолчал. Если бы пленных не было, то не было бы и причины умалчивать.
– Значит, захватили. Сколько? – спросил я.
– Sim lumare, – ответило оно.
«Не много».
– Больше шести? – спросил я. – Больше двенадцати?
Говоря с человеком, я мог бы положиться на мимику, уловить дрожь или движение глаз. Но в чуждых глазах ксенобита ничего нельзя было прочесть.
– Аэта, я хочу, чтобы вы их вернули. Всех до единого. У нас по-прежнему остаются другие заложники, спутники Танарана. Если хотите получить их и ребенка обратно, верните всех пленников и тела мертвых. Потом вы заберете своих бойцов и уйдете.
Для пущего эффекта я ткнул вперед пальцем, а другой рукой машинально потянулся к мечу. Я подумал о Бассандере, Джинан и их маленьком отряде. Добрались ли они до «Мистраля»? Или тоже попали в плен?
