Свет… Откуда Яри знал? Я почти не имел представления об этих его Омутах, но оракул сказал, что он – или те, что его поглотили, – не были Тихими. «Рыси, – повторил он мои собственные слова. Слова, которые я так и не сказал. – Рыси, львы и волчицы». Свет присутствовал и в его видении, и в моем, создавая своего рода гармонию. Означало ли это, что видения правдивы? «Будущего нет, – сказал оракул. – Все уже есть в настоящем. Нужно только выбрать».
Что выбрать?
– Приятно видеть, что такой молодой человек, как вы, читает.
– Что? – Оглянувшись, я увидел улыбающуюся престарелую женщину, наверняка какую-нибудь графиню.
Одета она была в помятый потертый бархат, испачканный за время пребывания здесь, но лицо у нее было доброе. Она протянула мне пластмассовую тарелку с одиноким фруктовым пирожным. Служанки не приходили уже очень давно. Старушка сохранила пирожное про запас. Прихлопнув голограмму, я закрыл терминал и сел ровно, без комментариев отказавшись от угощения.
– Читаете, – повторила бабуля. – Сейчас кругом можно увидеть молодежь с печатными книгами. Старинными или контрафактными. Они любят, чтобы их видели с книгами. А вот читать – не любят. Что читаете?
Я из предосторожности убрал наручный терминал под рукав:
– Записки путешественников.
Точнее, отчеты о первых раскопках гробниц на Озимандии, записанные ассистентом схоласта, руководившего экспедицией. Понятия не имею, откуда Валка их добыла. В этих заметках содержались множественные упоминания руин ксенобитов на самых разных планетах; инквизиция казнила бы любого за их хранение.
Графиня чего-то там отложила на тарелку и наклонилась ко мне:
– Правда? Раньше я такое любила. О чем они?
Я находился на Воргоссосе и не видел причин лгать о Тихих.
– О колонизации Озимандии в тринадцатом тысячелетии. Конкретно о раскопках под Великими Арками Панормо к югу от столицы в Меренхоре.
– Об аркостроителях?
– О них самых, – ответил я с улыбкой. – Автор утверждает, что аркостроители ничего не строили, а лишь заселили сооружения более древней и развитой цивилизации.
Старушка не ответила, и я добавил:
– То же самое говорят об иудеккских ирчтани и кавараадах Садальсууда.
Графиня скорчила гримасу:
– Вы про ануннакские легенды? Я с детства их не слышала!
Должно быть, теперь уже я скорчил гримасу, потому что она продолжила:
– Пожалуй, вы для них немножко… молоды. По ним ставили оперы. Про древних ксенобитов, что были более развиты, чем мы.
– И Капелла их не запрещала?
– В те времена они еще не были столь закоснелыми. Не насаждали всюду благопристойность и не следили за тем, что исполняют всякие замшелые артисты. Времена были другие. – Ее голубые глаза, как это бывает у глубоких стариков, выглядели отстраненными. – Война все изменила. Кому нужны сказки про воинственных ксенобитов, когда есть настоящие?
Возразить на это было нечего. Я согласно кивнул и понурил голову.
– Вы на нас не похожи, – заметила графиня.
Она была уже десятой после Кима, кто сделал такое замечание, и моя улыбка застыла.
– Пожалуй, – с раздражением ответил я.
– Вы здесь наверняка по иной причине, нежели мы.
– Почему вы так решили?
Она поерзала:
– Вы слишком молоды, чтобы думать о смерти. Особенно если вы пэр. Барон утверждает, что вы из звезды Виктории? Родич самого императора? У вас впереди еще века. Пройдет еще не одна сотня лет, прежде чем вам понадобятся здешние услуги.
– Вы все здесь ради одного? – спросил я. – Продления жизни?
– Продления? – ухмыльнулась графиня; пары зубов во рту недоставало. – Нам нечего продлевать. Вечный предлагает нам новую жизнь.
Барон Ким говорил то же самое. Новый мозг. Новое тело.
– Каким образом?
– Он их выращивает. Воспитывает. Пока они не будут готовы.
– Воспитывает? – Я серьезно посмотрел на нее. – Вы имеете в виду детей.
Лицо графини чего-то там стало похоже на погребальную маску. Кем бы она ни была, в первую очередь она оставалась соларианским нобилем и давным-давно научилась сдерживаться.
– Я имею в виду другую себя.
– Клонирование? – с отвращением произнес я.
Клонирование было одной из двенадцати скверн Капеллы, самым тяжким грехом. Если память мне не изменяла, его внесли в список не сразу, а после того, как клонов стали использовать для махинаций с наследством.
Старушка промолчала. Ответа не требовалось.
– Графиня, наш юноша вас беспокоит? – весело спросил появившийся рядом барон Ким.
Значит, она в самом деле графиня. В другое время такое совпадение меня бы повеселило, но сейчас в животе образовалась зияющая дыра.
Добрый старый мандари с кружевным галстуком и бородкой клинышком куда-то исчез. Улыбчивая бабуля – тоже. Траурные очертания зала с легким запахом старческого мускуса, старой мебели и лака уступили место сере и соленому дыму. Статическому электричеству.
В Перонском дворце на Форуме есть зал, где содержатся картины и другие артефакты со Старой Земли. Среди них, в комнате без окон, освещенной лишь свечами, хранятся девять из четырнадцати фресок, известных как «Мрачные картины», написанные художником Гойей в конце золотого века Земли. Остальные фрески, как и другие картины Гойи, утрачены. Стали либо жертвами Адвента, уничтожившего нашу родную планету, либо потерялись в ходе перегринации.
Сам император показал мне эти фрески. Мы были с ним наедине – если не считать трех его рыцарей-экскувиторов и привратников из Марсианской стражи. Он был защищен щитом… Император всегда защищен, и поле Ройса сверкало в свете хрустальных свечей.
– Сатурн, пожирающий своего сына, – сказал император, указывая усыпанными кольцами пальцами.
Картина была страшная, но впечатляющая. На ней обнаженный мужчина с всклокоченными волосами и бородой, настоящий великан, сжимал в руках изувеченное безголовое тело и откусывал ему руку. В глазах безумного титана стоял осмысленный ужас. Он знал, что творит зло, но не мог остановиться – так сильна была его жажда жизни.
Древнее, местами прогнившее полотно было настолько старым, что алая кровь несчастного сына Сатурна стала грязно-коричневой. Вспомнив это полотно, я представил себе глаза людей, собравшихся в этом мрачном зале. Лорда Кима и графини чего-то там. Великого герцога Милинды и норманского торговца специями. Они знали. Они знали, кем они были.
Глупцы могут смотреть на таких людей свысока и утверждать, что их извратило богатство. Тем, кто не нажил богатства, легко притворяться моралистами, как будто они сами не поддались бы соблазну, представься им такая возможность. Бедные не более нравственны. Просто у богатых больше возможностей безнравственно тратить свое состояние. Сколько человек отправились бы на Воргоссос, если бы могли? Сколько триллионов?
