Ничего.
Казалось, Вечный даже не дышал, и, если бы не его репутация, я принял бы его за мертвого. В зале, этом стабильном центре нестабильной Вселенной, царил полный покой. Он словно олицетворял собой мертвую звезду, вокруг которой обращалась эта холодная планета.
– Господин, – сказал я в третий раз, – вы вызвали меня к себе по собственной воле, чтобы потратить на меня свое время. Я ждал аудиенции почти месяц.
Опять ничего.
Подавленный, я развернулся, подспудно ожидая, что откуда ни возьмись появится Юмэ и уведет меня. С этого места я заметил, что статуи были не единственными украшениями зала. Здесь были и картины. Древние и не очень полотна, за которые мой отец и другие имперские лорды готовы были убить. Некоторые, как я подумал, попали сюда со Старой Земли – такими блеклыми и потрепанными временем они были. Я подошел к ближайшей статуе, стоявшей на постаменте у колонны. Я вовсе не ощущал над головой потолка. Статуя изображала женщину в накидке; внизу открывались дверцы, за которыми пряталось изваяние бородатого мужчины, утешающего увечного человека. Скульптура представляла собой триптих – слева и справа также открывались дверцы. За левой та же самая женщина баюкала на руках младенца, за правой – увечный человек был исцелен, все его муки прошли.
– Красиво? – спросил из темноты низкий голос.
Я как раз собирался потрогать скульптуру и стыдливо обернулся.
Кхарн Сагара – если это в самом деле был он – не шелохнулся. Крошечный, меньше моего кулака, летательный аппарат в форме древесного листа отлетел от меня, сияя одиноким синим глазом.
– Красиво, – ответил я, не зная, обращаться к дрону или к человеку на троне.
Мне казалось, что после Бревона и Яри я привык ко встречам со странными созданиями в странных комнатах, но в этот раз все было иначе. Бревон, несмотря на все его механические детали, оставался человеком, а Яри, напротив, человеком уже не был, и внешне, и внутренне превратившись в монстра. Здесь все было по-другому. Я чувствовал себя древним ахейцем в сени олимпийского храма, перед золоченой статуей Зевса, в ожидании, что бог заговорит.
– Она – древо жизни для тех, которые приобретают ее, – и блаженны, которые сохраняют ее!
[16]
– Что?
– Ради этого они приходят сюда. Ваше… племя. – Голос заполнял все вокруг меня, звучал хором не из уст человека на троне, а из роя маленьких синеглазых дронов, спустившихся ровным строем сверху. – Они хотят жить снова. Заново. – Он выделял каждое слово, как будто с большим трудом подбирал и с огромной болью произносил. – Но не вы.
– Вы их клонируете, – обвинительно произнес я, хоть и знал, что не должен обвинять. – Вы их клонируете и… – (И что?) – Уничтожаете клонов, чтобы оригинал мог жить.
Тишина.
Я подошел, чтобы встать прямо перед Кхарном и смотреть в его прикрытые глаза. Они были как у мандари или ниппонца, а кожа – бледной, почти как у меня. Несколько минут он молчал.
Мое терпение было на исходе, и я произнес:
– Мне нужно связаться со сьельсинским князем Отиоло. Мне сказали, что вы ведете с ними дела.
Глаза Кхарна – человеческие, темные, а не синие – взглянули на меня. Блеск в них казался очень далеким, как звезды.
– Значит, знание. Не жизнь. – Его голос скрежетал, как наседающие друг на друга камни. Затем он добавил шепотом, слетевшим с его человеческих губ: – «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него»
[17]. Разве вам не говорили?
Я понял, что он цитирует старинный религиозный текст, с которым я тогда был плохо знаком. Но Гибсон был дотошным учителем, и мои познания в литературе золотого века Земли были весьма обширны.
Я ответил:
– «Если ты вкусишь, единый преступив запрет и согрешив, то с этого же дня неумолимо должен умереть»
[18].
– Мильтон. – Один из дронов легко и тихо облетел мою голову на расстоянии ладони. – Вижу, вы, как и я, человек культурный.
Я приосанился, желая с достоинством держаться перед лицом темного властелина.
Кхарн выпрямился, ухватившись руками за подлокотники:
– Но кто вы еще? Шпион? Имперский апостол? Говорите, зачем пришли, посол.
– Война слишком затянулась, – сказал я, протягивая руки в формальном прошении. – Конфликт длится уже почти четыреста лет. Десятки планет уничтожены, миллиарды людей погибли. Пора положить этому конец.
Я умолк, ожидая, что меня перебьют, но этого не произошло. Черные дроны летали по спирали, наблюдая за мной. «Король с десятью тысячами глаз». Интересно, какой злой бог подсунул мне именно эту книгу из всей огромной библиотеки Гибсона?
– На Эмеше, – продолжил я, – мне сдался сьельсинский капитан. У меня в заложниках их жрец-историк. Я хочу встретиться с их правителями. Заключить мир.
Желтокожий король буравил меня глазами-угольками. Сунув руку под мантию, он поправил одну из множества трубок. Другие аргументы, что были у меня наготове, вылетели из головы. То, что я изначально принял за голое тело, было на самом деле неким сегментированным панцирем. Ребра Кхарна были отделены от плоти. Трубка, которую он поправил, уходила под ребра, к органу, заменявшему сердце.
Он по-прежнему молчал.
– Сьельсинский капитан сообщил, что вы вели дела с его народом и можете помочь устроить с ними встречу.
– Интересная конструкция, – сказал Кхарн, поднимая невидимый мне прежде предмет, который лежал у него на коленях. – Как я понимаю, джаддианская.
Это был мой меч. Меч Олорина. Я потерял его, когда меня схватили и привели в зал к Киму и его титанам. Серебряные детали и излучатель ярко заблестели в полумраке.
Я расправил плечи, понемногу привыкая к этому странному залу и человеку передо мной.
– Верно. Это подарок джаддианского маэскола.
– Ах, – выдохнул Кхарн, – всего-навсего маэскола?
Он активировал клинок, покрутил оружие перед собой. Клинок сверкал привычным лунно-голубым светом, освещая тьму путеводной звездой. Высокая материя струилась, как ртуть.
– Я всегда восхищался этим орденом, – сказал Кхарн. – Маэсколы понимали искусство войны, потому что понимали, что война – это искусство. Прекрасное оружие. Не думаю, что вы захотите с ним расстаться?
– Простите, что?
Вопрос застал меня врасплох, я едва не потерял равновесие.
– Я коллекционирую джаддианское оружие. Ваш меч станет прекрасным дополнением к коллекции, – ответил Кхарн. – Разумеется, я за него заплачу.
