– Он не продается, – ответил я излишне резко, и Вечный вздернул бровь.
Желая оправдаться, я добавил:
– Маэсколы не продают свое оружие.
– Si fueris Romae…
[19]
– Живи как римлянин.
– Да он и латынь знает!
– Modo paulo, – ответил я.
«Совсем немного».
Стая глаз Вечного сосредоточилась на мне, не обращая внимания на предметы искусства. Когда Кхарн снова заговорил, голос раздался повсюду, как будто сам воздух в этом бесконечном зале содрогнулся от его слов.
– Вы проделали большой путь, чтобы попасть сюда. Зачем?
– Я уже сказал, – ответил я. – Чтобы заключить мир.
Мы стояли друг напротив друга, как две фигуры на Кимовой доске для друажи, но я не знал, какими фигурами мы были и как близко находились к центру лабиринта.
«Короли и пешки, – подумал я. – Короли и шуты»
[20].
– Но зачем? – повторил Кхарн вопрос после очень долгой паузы.
Причины были для меня столь очевидны, что я даже не смог их облечь в слова. Я попытался вспомнить, что сказал сэру Олорину и Бассандеру ночью у развалин корабля Уванари, но не вышло.
– Чтобы закончить войну. Спасти людей. Сделать мир лучше… В Галактике достаточно места и для нас, и для Бледных.
– Правда? – улыбнулся Кхарн, не сводя глаз с голубого сияния моего клинка. – Охотничьи угодья тигра простираются на многие мили, и ни одна овечка не будет там в безопасности, даже если отара попросит одно-единственное пастбище.
– Сколько еще планет должно быть уничтожено? – спросил я. – Сколько миллиардов человек должно погибнуть? Мы можем закончить эту войну.
– Война, – произнес Кхарн, направляя меч на меня, словно какой-то средневековый судья. – Война будет всегда. С ней, как с притяжением, всегда будут бороться. У вас ничего не выйдет.
– Войны не длятся вечно, – холодно парировал я.
– Войны, – согласился Кхарн, – но не война. Меня не волнует, какие формы принимают наши войны. Ваша Империя воюет по всей Галактике вот уже больше пятнадцати тысяч лет. Я видел, как ваше солнце вставало над полумиллиардом планет. А до того, до меня, все было точно так же, только в меньших масштабах…
Он опустил оружие и потупил взгляд. Я подумал было, что он закрыл глаза, но Кхарн Сагара даже не моргал, постоянно глядя одновременно невидящим и всевидящим взором.
– Какое мне дело, кто сидит на Соларианском престоле и как далеко простирается его власть?
Правитель Воргоссоса со щелчком деактивировал меч и перевернул рукоять длинными пальцами. Ногти у него тоже были длинными, запущенными, как когти.
Я шагнул вперед, и он вытаращился:
– А как вы заговорите, если сьельсины явятся сюда? Если решат, что не хотят больше иметь с вами дел? Если сочтут, что пришло время разделаться с вами?
На лице без возраста заиграла улыбка. С чрезвычайной осторожностью Кхарн положил мой меч на подлокотник. Он по-прежнему не моргал и не отводил взгляда.
– Господин, – сказал я, – война раздвигает границы. Сколько времени пройдет, прежде чем она придет сюда?..
Посреди этой фразы черные глаза Кхарна застекленели, как будто его душа покинула свое вместилище.
– Война затрагивает всех нас.
Где-то вдалеке забурлил фонтан.
Вечный не шелохнулся, – казалось, он даже не дышит. В терпении он мог посоперничать со статуей. Неудивительно, ведь даже статуи в нашем некрополе под Обителью Дьявола были моложе его. Не стоило удивляться тому, что Кима и его компанию заставляли так долго ждать.
Для Кхарна это было вовсе не время.
– Когда-то, – произнес он наконец собственными губами; его грудь вздымалась и опадала. – Когда-то это было так. Когда-то у человечества была лишь одна шея и оно отбивалось ото всех рук, что пытались его задушить. Теперь все иначе. Сьельсины могут разорять и убивать сколько вздумается и все равно не уничтожат человечества. Эта буря пройдет, как и все прочие.
Вспомнив его прежние цитаты, я набрался смелости и обратился к нему, как к самому Диту:
– «Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет»
[21].
– Марло, если вы на самом деле читали Данте, – произнес Кхарн с помощью дронов, – то должны знать, что в последнем круге ада царит лютый холод.
Он уставился во тьму, на нечто невидимое мне. Я гадал, что он там видит и какими глазами. Я вспомнил его СОПов, свет, который пронизывал их мертвые обвисшие лица. У меня не было сомнений, что Кхарн Сагара способен заглянуть в любой уголок этой жуткой планеты. От самых высоких вершин до глубочайших ледяных пещер, до глубин подземного моря, ни один дюйм земли, ни один атом не ускользал от его всевидящего ока. Я не понимал, как его разум выдерживал такое напряжение, но тогда я еще не видел керамических имплантатов под его ушами и всклокоченными волосами.
– Значит, вы мне не поможете?
– Я торгую со сьельсинами уже пятьсот стандартных лет. С Отиоло, Хасурумном и Дораяикой, – сказал Кхарн. – Не вижу причин ради вашего императора ставить под угрозу эти соглашения.
– Пятьсот лет… это же до первого контакта, – удивленно моргнул я.
Я имел в виду битву у Крессгарда в 15792 году по имперскому летоисчислению, когда сьельсины напали на приграничный форт в Вуали Маринуса. Страшные вести о потере колонии мигом облетели всю Империю; на всех планетах храмовые жрецы разводили костры, повторяя судьбоносные слова: «Мы не одни».
Я слишком далеко зашел, чтобы вот так сдаться, и потому шагнул вперед, наступив на нижнюю ступень помоста Кхарна.
– Неужели все жертвы ничего для вас не значат?
– Именно так, – впервые без промедления ответил Кхарн. – Когда вы видите жизни стольких людей, сколько вижу я, то понимаете, как мало они сто́ят.
– Тогда почему вы так держитесь за свою? – спросил я. – Или для вас лишь чужие жизни лишены смысла?
Губы Кхарна растянулись в подобие едкой улыбки.
– Чем лучше вы узнаёте других людей, тем лучше понимаете, что они сами считают свои жизни бессмысленными. Почему я должен ценить тех, кто сам себя не ценит?..
