Некий грех.
В том, что заражение обнаружат, сомневаться не приходилось, ведь они – инквизиция или сопровождавшие сэра Лоркана оперативники разведывательной службы – принесли ее с собой в виде плененного в каком-то устройстве экстрасоларианского деймона. Под видом расследования они собирались просто внедрить его в систему «Тамерлана». Когда факт заражения подтвердился бы, они с легкостью установили бы мою связь с преступлением и обвинили в одержимости или сношении с деймонами. Мне было бы не сносить головы.
В очередной раз.
Возможно, вас это удивит, но я не боялся. Я сидел в сумрачной каюте, не снимая шинели и пояса. Мне лишь никак не удавалось заглушить гул в голове. Шестеренки вращались, щелкали. Все мои надежды были взвалены на Бандита и хрупкие плечи Лориана Аристида.
В коридорах «Тамерлана» завелся не один паук. Плелась не одна паутина.
Должно быть, в конце концов меня сморил сон. Нервное ожидание перешло в нетерпение, а нетерпение – в дремоту. Со стены за мной наблюдал восьмикрылый ангел возмездия Вента, и все накопленные за мою долгую жизнь вещи, выстроившиеся вокруг меня, словно свечи, зажженные перед иконой, вдруг обрели дополнительную весомость.
Кто-то постучал в дверь – вероятно, охранник. Спустя секунду болты развинтились и дверь отъехала в карман.
Я ожидал, что передо мной появится желающий позлорадствовать Лоркан Браанок. Может, сама великий инквизитор, решившая начать расследование с «головы». Кого я точно не ожидал, так это сэра Фридриха Оберлина, с его усталой улыбкой и грустными глазами. Оберлин, вне всякого сомнения, был палатином, но обладал типичной чертой пожизненного бюрократа: его внешность была совершенно заурядной. Мягкие черты, темно-русые волосы. Его лицо не было ни красивым, ни уродливым, а совершенно непримечательным. Эта неприметность лишь усиливалась благодаря его серому костюму, единственным украшением которого был приколотый к лацкану герб разведки, и старинному чемодану, который был у Оберлина в руке. Но несмотря на внешнюю смиренность, этот человек был рыцарем и носил в начищенных ножнах на правом бедре меч из высшей материи.
– Директор попросил меня запротоколировать, – слабо улыбнулся он.
– Запротоколировать что? – спросил я, не вставая, чтобы поприветствовать коллегу-рыцаря как положено.
В ответ на мой вопрос в каюте появились три закутанные в черное фигуры; одна в белой мантии с капюшоном, две другие – с повязками на глазах и чемоданчиком.
Оберлин отошел в сторону, пропуская инквизитора и катаров. Я присмотрелся к чемоданчику – плоской металлической таблетке длиной в половину журнального стола, на который ее положили, – как будто он был свернувшейся ядовитой змеей.
Инквизитор откинул белый капюшон, открыв гладко выбритую макушку и темно-зеленые глаза. Абсолютно безволосый, как и его высшие начальники, он напомнил мне гомункула-андрогина вроде тех, что прислуживали при императорском дворе.
Он не поклонился.
– Адриан, лорд Марло, меня зовут Гереон. Госпожа поручила мне проверить вас.
Его голос был ровным, спокойным и почти приятным, несмотря на угрозу, что он мне нес.
Не решаясь встать из-за опасений, что это сочтут попыткой сопротивления, я остался сидеть и лишь сжал на колене левую руку так, чтобы почувствовать боль, почувствовать, что она вдруг стала живой, настоящей. Подарок Кхарна Сагары не был оснащен никакой электроникой, но кости были из адаманта. Пусть технически они не были механическими и управлялись моей собственной заново выращенной плотью, это могло не иметь значения. Оснащение тела машинами считалось поруганием, еще одной скверной. Одной лишь руки Марло могло быть достаточно, чтобы доказать, что он заодно с деймонами!
– Проверить? – переспросил я. – Чтобы определить, виновен ли я?
– Только чтобы определить, что вы по-прежнему человек, – качнул головой инквизитор Гереон. – Пожалуйста, не вставайте.
Я уже привстал, чтобы разоружиться, и сообщил об этом инквизитору:
– Ваше преподобие, могу я сложить оружие?
Я жестом указал на латунные крючки на стене над комодом, где стояла чаша Джинан. Инквизитор также жестом позволил мне это сделать, и я направился к стене.
– Лорд Марло…
Приятный голос Гереона остановил меня на полпути. Я развернулся и увидел, что инквизитор протягивает руку.
– ваш терминал, если позволите.
Ответив ему улыбкой, я отстегнул кожаный ремешок и без возражений вложил устройство в руку инквизитора. Подойдя к стене, я сбросил шинель и накинул на крючок.
Требовал ли того протокол, или инквизитор догадался, что я собирался активировать диктофон, чтобы записать нашу беседу?
Какая разница.
Не выдавая волнения, я снял пояс, тяжелый под весом меча, пистолета, ташки и генератора щита, и тоже прицепил на крючок. Задержавшись у чаши Джинан, я снял кольца, опасаясь, что одно из них напомнит инквизитору о существовании Валки. Я многое бы отдал за то, чтобы ей можно было оказаться рядом и увидеть, услышать и запомнить все с доподлинной точностью.
– У вас уютная каюта, милорд, – заметил инквизитор. – Я вижу, что мы разделяем любовь к словесному творчеству.
Я догадался, что он говорит об опоясывавших всю гостиную верхних полках, набитых старыми книгами, кинопленками и кристаллами данных – яркими сферами вроде той, что я отдал Бандиту. Чтобы собраться с мыслями и эмоциями, я немного помешкал у стола, взявшись за него руками.
– Ваше преподобие, я могу сесть? – подал голос сэр Фридрих, выбрав для этого донельзя удачный момент.
– Как вам будет угодно, сэр, – ответил Гереон.
Пока мужчины не смотрели на меня, я нажал на сучок на краю стола, включив комнатный звукозаписыватель. Они могли отобрать мой терминал, но им следовало вообще вытащить меня из дому.
Повернувшись, я увидел, что сэр Фридрих расположился за узким концом стола в любимом кресле Валки и Лориана и, повозившись со своим терминалом, поставил рядом складную треногу. К моему удивлению, он плюхнул на стол кипу отпечатанных и исписанных от руки бумаг, которую аккуратно сложил на краю.
По команде Гереона я вернулся на диван и уставился на инквизитора, пока катары возились с оборудованием.
– Милорд, вас прежде подвергали стязанию?
– Нет, – ответил я и невольно добавил: – Но я видел, как ваши люди допрашивали Бледных.
Гереон покачал головой:
– Стязание существенно отличается от стандартной процедуры допроса.
Катары открыли чемоданчик, и я увидел монитор и какие-то мелкие инструменты в поролоне. Я узнал электродную ленту и катушку проводов. Над устройством появились голограммы для отслеживания пульса, нервной проводимости кожи и всевозможных неизвестных мне мозговых реакций. Мне мигом вспомнились все жуткие истории и байки о Капелле, щедро сдобренные воспоминаниями о пытках Уванари и ледяной, механической четкости допрашивающего.
