– Целью опроса является установить, действуете ли вы под влиянием деймона, – начал объяснять Гереон. – В данный момент вы ни в чем не обвиняетесь.
Инквизитор окинул комнату взглядом, словно ожидая обнаружить в углу останки какой-нибудь машины, и спросил:
– Прежде чем мы начнем, не хотите ли вы в чем-либо покаяться?
Я поднял левую руку. Скрывать было нечего.
– В этой руке до плеча искусственные кости, но никакой электроники.
Гереон неприязненно скривил губы.
– Это нам известно, – ответил он. – Углеводородное волокно. Миллиметровые волны дворцовых сканеров это обнаружили, и соответствующие отметки были сделаны в медицинских документах разведывательной службы.
Не прекращая говорить, он принес из столовой вращающийся стул и, пройдя по тавросианскому ковру, поставил передо мной с добродушной улыбкой.
– Но ваша откровенность делает вам честь. Хотите узнать, для чего нужны наши устройства? – Он обвел рукой принесенные катарами приборы.
– Что-что?
– Согласно протоколу, – ответил он, – нам положено объяснить все, что с вами будут делать.
Один катар наклонился и прикрепил беспроводные электроды мне на лоб, шею и, расстегнув камзол, на грудь.
Не услышав от меня ответа, инквизитор продолжил:
– Сейчас я задам вам несколько контрольных вопросов. Вы должны отвечать только «да» или «нет». Понятно?
– Да.
Не сводя с меня глаз, он щелкнул переключателями на пульте.
– Вы сейчас сидите?
– Да.
– Мы на борту звездолета?
– Да.
– Вас зовут Адриан Анаксандр Марло?
– Да.
– Вы родились на Делосе, в префектуре Мейдуа?
– Да.
– В шестнадцать тысяч сто девятнадцатом году по имперскому звездному летосчислению?
– Нет.
– В шестнадцать тысяч сто семнадцатом году ИЗЛ?
– Да.
– Хорошо, – заключил Гереон.
Он внимательно следил за своей аппаратурой, голограммами, которые фиксировали мою мозговую активность, пульс и сокращение зрачков. Рядом сэр Фридрих делал пометки на бумаге. Подобные вопросы я выслушивал еще несколько минут. Гереон был вежлив и следовал сценарию с точностью, которой позавидовал бы любой бюрократ.
Наконец инквизитор остановился и что-то отметил на голографической панели под крышкой чемоданчика.
– Хорошо, – повторил он. – Можно переходить к основному тесту.
– Могу я задать процессуальный вопрос? – впервые перебил я инквизитора.
Тот жестом дал разрешение, а сам развернул какую-то трубку и поднес к моей груди.
Не зацикливаясь на этом, я спросил:
– Вы измеряете пульс, снимаете энцефалограмму и так далее. Насколько мне известно, эти методы были признаны неэффективными для определения правды или лжи.
Инквизитор достал из поролона круглый пластырь и зажал пальцами.
– Это так. Но нас не интересуют ваши слова, милорд. Только поведение вашего тела. Ваши сознательные умозаключения, независимо от их правдивости, не являются уликами. Мы допрашиваем ваше тело, а оно лгать не может. Пожалуйста, наклонитесь.
Я повиновался, и Гереон приклеил пластырь мне на шею напротив электрода.
– Вы почувствуете небольшое давление.
Секунду спустя я почувствовал укол.
– Что это?
– Адреналин.
Мне мигом стало тесно в груди, я ощутил, как сжались сосуды, когда кровь усиленно хлынула в конечности. Глаза полезли из орбит.
– Зачем?
– Чтобы расчистить путь. – Гереон с улыбкой снял пластырь.
Я смутно осознал, как по шее на водонепроницаемый воротник потекла теплая струйка крови, и схватился за место укола.
– Сейчас остановится. Помимо гормона, вам был вколот коагулянт, – пояснил он.
Мое сердце колотилось о ребра, как будто о прутья клетки.
– В этой части исследования я покажу вам серию изображений. Вы должны описать их в пяти словах, не более, и как можно быстрее. Понятно? – спросил инквизитор.
Я перевел взгляд с Гереона на Оберлина и обратно. Молчаливый рыцарь не выражал никаких эмоций, взирал на меня без соучастия.
– Да, – произнес я.
Под действием гормонов в крови мой голос стал хриплым, сдавленным.
Передо мной появилась голографическая панель с изображением моего собственного лица: худого, с орлиным носом и копной черных волос.
– Это я, – ответил я, не убирая руки с шеи.
Картинка мигнула и сменилась на изображение семьи – мужчины, женщины и детей, стоящих у небольшого сельского домика.
– Плебеи, – ответил я и добавил: – Семья.
Щелк! На изображении было морское судно под зелеными небесами.
– Корабль.
Щелк! Храм Капеллы с девятью минаретами.
– Святилище.
Щелк! Виселица на лобном месте какого-то города, на платформе – мужчины и женщины с петлями на шее.
– Смерть, – ответил я. – Преступление.
Щелк! Пасторальный сельский пейзаж, холмы и аккуратные каменные изгороди.
– Стены. Порядок, – ответил я, впечатленный геометрией пейзажа, его аккуратностью и натуралистически несовершенной точностью.
Гереон фыркнул. Щелк! В песке на спине лежал разбитый молотком краб.
– Краб. – Мое сердце забилось еще быстрее, и я едва успел добавить: – Смерть.
Щелк! Голая женщина раздвинула ноги на диване.
– Половые органы, – выдавил я, смущенно отвернувшись.
Щелк!
– Дом.
Щелк!
– Замок.
Щелк!
– Оружие.
Щелк! Снимок с камеры одного из моих солдат, вне всякого сомнения, с изображением мужчины с вырванными глазами, ставшего обедом сьельсинов.
– Жертва, – произнес я с яростью.
Гереон переключал картинки без устали, как учитель вбивает вопросы в головы учеников. Все это время он следил за моей энцефалограммой, не убирая руки с переключателя. Он выискивал аномалии, которые могли бы свидетельствовать об одержимости, о том, что я перестал быть всецело человеком. Возможно, в других обстоятельствах я был бы и сам не прочь пройти такой тест. Стязание должно было дать окончательный ответ – был ли я собой или симулякром Кхарна Сагары.
Щелк. Щелк. Щелк.
На меня скалился сьельсинский воин-скахари в маске, с керамическим мечом в руке. Баня с парящимися мужчинами и женщинами. Три десятка изувеченных рабов, подвешенных на крюках. Сад, полный ярких цветов. Дохлая собака с вывалившимися на асфальт кишками. Узорчатая поверхность газового гиганта. Сложенные, как поленница, руки и ноги. Блики солнца на солнечном парусе. Башня из черепов.
