– Ничуть! – парировал Гибсон. – Колхида – финальный пункт назначения для многих членов нашего ордена.
Тор Варро тоже говорил об этом, когда мы прибыли на покрытый водой спутник. Полагаю, этого достаточно, чтобы объяснить невероятное стечение обстоятельств, однако нельзя исключать, что тут постарались и высшие силы. В конце концов, высшие силы позаботились, чтобы вместо Тевкра я попал на Эмеш. Об этом я тоже рассказал Гибсону, а также о том, что Тихие частенько принимали его облик. Он не задавал вопросов, не перебивал меня даже тогда, когда я говорил о дуэли с князем Аранатой и о моей смерти на «Демиурге». Кажется, я не умолкал часами – под землей сложно следить за временем. Я рассказал о своем произведении в рыцари в Георгианской часовне, о заданиях на службе Империи, о сражениях при Целле, Тагуре и Оксиане. Рассказал о демонах Эринии, о пиратах Нагапура. Рассказал всю правду о битве с Улурани у Аптукки, о миссии на Гододин и Немаванд. О Гермонассе и Сириани Дораяике, Биче Земном. Гибсон продолжал молчать, но я заметил, как он помрачнел. Наконец я добрался до Форума, Бурбона, Браанока и императрицы. Старый схоласт не нуждался в лишних пояснениях. Я показал свои шрамы, дал потрогать искусственные кости.
– Это слишком малая компенсация за такие страдания, – заключил Гибсон, изучая пальцами и мутными глазами белые шрамы на моей левой руке. – Прости меня, Адриан.
– Тебе не за что просить прощения, – ответил я. – Это я должен просить его у тебя. Из-за меня отец отправил тебя в изгнание и… – Я дотронулся до носа, стараясь не смотреть на рану, оставленную на носу Гибсона сэром Феликсом. – Если бы не я, ты бы здесь не оказался.
Старый схоласт окончательно отбросил всю сдержанность и грустно улыбнулся, кладя сухую руку мне на запястье:
– Быть здесь – не наказание. Но то, что случилось с тобой…
Он отпустил меня, и мне впервые в жизни показалось, что мой старый учитель не может найти нужные слова.
– Мне жаль, что ты не попал на Тевкр.
– Ты пожертвовал собой ни за что, – сказал я, опуская взгляд.
На моих пальцах было три кольца – родиевое, костяное и золотое. На правой руке едва виднелись старые шрамы с Делоса, на левой – сверкали свежие и глубокие.
– Это не так, – ответил схоласт. – Ты ведь не стал катаром.
Он был прав. Но я все равно возразил:
– Сам не знаю, кто я.
Гибсон рассмеялся – искренне рассмеялся. Схоласты неподалеку опешили. Схоластам не подобало смеяться. По правде говоря, я и сам удивился. Я столько лет знал Гибсона, но не припомню, чтобы он когда-нибудь смеялся.
– А ты совсем не изменился!
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, полагая, что изменился приблизительно целиком.
– Все так же драматизируешь. – Гибсон провел пальцем по глазу – смахнул слезу? – Прости. Мне не следовало смеяться, независимо от того, схоласт я или нет… С тобой столько всего произошло, но вот ты здесь… – Он запнулся, по-прежнему посмеиваясь. – Можно сказать, тоже в изгнании. Скрываешься от императрицы и… которого Бурбона?
– Августина, – ответил я. – Он был министром военных дел.
Я надеялся, что к этому моменту он уже мертв, но еще ничего не слышал от нанятых Бандитом убийц.
– Малая компенсация, – повторил Гибсон.
Мы замолчали – учитель и ученик, умиротворенно сидящие на скамье. Я заметил тонкий ручеек, сбегавший по испещренной прожилками стене напротив в маленький пруд.
– Августин, – задумался над именем Гибсон. – Постой-ка. «Был» министром военных дел?
Я прервал свою исповедь, не упомянув об отданном Бандиту приказе. Чувствовал, что не должен был признаваться в этом никому. Война – дело одно. Убийство, вдобавок заказное, – совсем другое, пусть и совершено оно было не моими руками и не руками Бандита. Но если не Гибсону, в потаенном убежище схоластов, то кому я мог в этом признаться?
– Я его убил, – ответил я. – Надеюсь, что убил. – И выложил всю правду о своем приказе. О бомбе, которую по распоряжению Бандита должны были подложить в шаттл лорда министра.
Гибсон не реагировал, не комментировал мои слова.
– Он покушался на меня. На моих друзей. Я не мог позволить ему повторить, – заключил я.
Схоласт по-прежнему молчал, не вынося мне ни обвинительного, ни оправдательного вердикта. Мне было не по себе от признания. Я чувствовал себя голым, выставленным на всеобщее обозрение и подсознательно ожидал услышать откуда-нибудь из-за сталагмита изумленный вздох и увидеть, как сестра Карина мчится рассказать об услышанном кому-нибудь.
Но рядом никого не было.
Я сложил руки, прикрыв шрамы ладонью.
– Какая теперь разница?
– Может, и так, – произнес Гибсон непривычно холодным тоном.
От ужаса? От отвращения? Или того хуже… от жалости?
Взглянув на него, я увидел, что старик опустил голову и растирал руки, словно они болели. Мне показалось или слезы навернулись на подслеповатые глаза и потекли по морщинистым щекам?
– Прости, мой мальчик. Я хотел для тебя лучшей жизни. Этой жизни. – Он обвел рукой грот архивариусов.
Закрыв глаза, я прислушался к падению капель, так похожему на щелкающие звуки воды в известняковых бассейнах нашего семейного некрополя. Когда я вновь разомкнул веки, то почти ожидал увидеть стоящие кольцом черные, выделяющиеся на фоне белых стен погребальные статуи древних лордов дома Марло. Но здесь было лишь бесстрастное изваяние Аймора над зеркальной поверхностью пруда.
– Это правда? – спросил Гибсон после длительного молчания. – Все это?
– Я понимаю, что звучит невероятно, – ответил я, опустив голову и сложив руки между коленями, чувствуя, что покрытая шрамами ладонь как-то неестественно согнулась. – Но клянусь, все это правда.
– Не просто невероятно, – ответил голос Гибсона, даже спустя столько лет не менее близкий и родной, чем мой собственный. – Ты хочешь, чтобы я поверил в невозможное.
– Ты мне не веришь?..
Мне почудилось, что скамья и камень, на котором она стояла, рушатся и меня вот-вот поглотит земля. Гибсон должен был мне поверить. Он же Гибсон.
– У меня есть запись, – сказал я. – Я могу получить для тебя разрешение покинуть атенеум, привести на свой корабль.
Я посмотрел старому учителю в глаза. Где я ошибся? Почему случилось так?! Он был нужен мне, должен был понять меня, помочь распутать ту паутину, в которую я попал, и разобраться, что происходит в моей жизни.
– Запись можно смонтировать, – парировал Гибсон, твердо глядя на меня; его глаза сверкали. – Адриан, я верю в твою историю, но не понимаю ее.
– Так ведь и я тоже не понимаю! Сагара говорил, что во Вселенной есть силы старше и удивительнее людей. Братство утверждало, что эти Тихие существуют в будущем. Вот почему я здесь – чтобы узнать, не забыли ли мы что-нибудь из того, что было известно мерикани.
