Теперь солнце вдруг показалось мне ярче и теплее.
– Старый добрый Паллино.
– Они идут на верную гибель, – сказала Сиран. – Как Гхен. Или даже хуже.
– Я этого не допущу, – ответил я.
Сиран уперла руки в бока.
– Ответь мне… – начала она и остановилась, как будто затаив дыхание. – Ты действительно тот, кем тебя считают?
– Что? – опешил я. – Избранник Земли? Сама знаешь, что нет. Кому, как не тебе, знать. Полусмертного не берет клинок?
С этими словами я стянул с руки перчатку, показывая старые уродливые шрамы. За десять лет на Колхиде они не стали менее заметны, по-прежнему оставаясь глубокими и серебристыми на моей бледной коже.
– Сиран, это не чудеса. Это просто протез!
– Но голова-то у тебя не протез, – заметила она. – Что случилось тогда?
– Это мы и собираемся выяснить! – ответил я. – Летим с нами!
– Нет, – снова вскинула она голову.
Я сердито отвернулся.
– Тогда не жди ответов! Я сам не знаю! Думаешь, мне все это по душе? – обвел я рукой шаттл, словно этот жест мог включить в себя все мироздание и все мое прошлое.
– Да, – ответила она без колебаний. – Конечно.
– Конечно… – повторил я шепотом и грустно улыбнулся. – Конечно… Сиран! Я хочу, чтобы все это закончилось! Хочу путешествовать по Галактике с Валкой, хочу прекратить войну… завести семью! Но у меня нет выбора. Не знаю, с чего ты взяла, что он есть у тебя!
Моя подруга посмотрела на меня с выражением, которое я не могу понять до сих пор.
– Ты не понимаешь, – сказала она. – Выбора у меня нет. Я сделала его давным-давно.
– А как же наш долг?
– У тебя он, может, и есть. Но я никому ничего не должна.
– Должна, – прошипел я. – Ты дала мне клятву. Ты и Паллино с Эларой. Вы мои кутильеры!
– Кутильеры? – повторила она. – Или друзья?
«Либо одно, либо другое», – прошептал в голове голос, очень похожий на отцовский.
– Иди! – воскликнул я, наставив на нее руку с выставленными указательным пальцем и мизинцем, словно накладывая проклятие. – Неверующая!
Я резко опустил руку, чувствуя, что перегибаю палку. Она ничем не заслужила моего гнева.
– Прости, – сказал я, поворачиваясь спиной. – Прости. Просто ступай.
Я почувствовал, как непроизвольно сжались мои плечи, как будто чувствуя грядущий удар.
Сиран молчала так долго, что я решил, что она уже ушла.
– Ты правда не будешь мне препятствовать?
– А тебе этого хочется? – ответил я, не оборачиваясь.
Мне вспомнились недавние слова Гибсона: «Быть человеком – великое дело».
– Нет.
– Ладно. – Я повернулся к ней напоследок, и моя тень снова заплясала на белом полу, заполнив собой весь зал. – Слушай мой последний приказ, Сиран с Эмеша.
Это все, что я мог сказать, не скрежеща зубами.
Что-то в моем голосе заставило ее отступить на шаг.
Было еще не поздно. Я мог позвать солдат, портовую стражу. Не обязательно было ее отпускать. Но чего бы я добился? Мог бы против воли уложить ее в фугу. Казнить как предателя – так на моем месте поступило бы большинство имперских офицеров. Но я не был имперским офицером, я был Адрианом Марло.
Я не казнил даже Удакса на Гододине, хотя тот не был мне другом.
А это была Сиран. Сиран, остававшаяся со мной с самого начала, с тех пор, когда была еще заключенной, а я был помойной крысой в Боросево. Я не мог прогнать ее, как прогнал Хлыста, как бы ей этого ни хотелось, – а Хлыст провинился куда сильнее. Что я мог сделать, сказать и не изменить при этом себе?
– Живи, – сказал я, в последний раз отвернулся и добавил, хотя не верил в высшие силы: – Поставь за нас свечку в святилище. Нам понадобится помощь свыше.
Я сделал с полдесятка шагов, стуча каблуками по плитке, когда она окликнула меня.
– Ты хороший человек, Адриан Марло!
– Нет, – ответил я, остановившись у шлюза и положив левую руку на раму взрывозащитной двери. – Но мне хотелось бы таковым быть.
Этот ответ был наиболее подходящим, в моем стиле… и это была чистая правда.
– Прощай, Сиран, – произнес я, но вдруг вспомнил, что она была не простым солдатом, а моим кутильером. – Я отпускаю тебя со своей службы.
Я не пожал ей руку, не обнял на прощание, как Гибсона. Прощание не было ни долгим, ни душевным.
Я отдал ей последний приказ.
Когда она ушла, солнечные лучи, проникавшие в глубокую шахту, достигли дна и слабо, непривычно осветили глянцевые стены и пол. Я почти не чувствовал тепла, не заметил, как стих ветер и повис мой плащ. Передо мной стоял шаттл, готовый к запуску, но по-прежнему подсоединенный проводами и шлангами к люльке. Корпус покрылся ледяной коркой – результат закачки сверхохлажденного топлива. Пора было отправляться на новые подвиги.
Я вспомнил легенду о Сиде Артуре и его рыцарях. В своих поисках чаши просвещения они входили в запретный лес там, где было темнее всего, зная, что впереди их непременно ждет свет.
Задержавшись на полосе, я посмотрел вверх. Был разгар дня, а мы находились глубоко под землей, но на сером небосводе можно было различить самые яркие звезды.
Нет ничего темнее космоса.
Наконец я поднялся по трапу и забрался в шаттл. Все уже расселись. Я прошел мимо Дорана и солдат, небрежно поприветствовав их, и вошел в передний отсек. Там, за тонкой переборкой, отделяющей пассажиров от пилота, в направленных по ходу движения корабля креслах, сидели Паллино, Валка и принц. Я занял место рядом с Валкой и тронул ее за руку.
– Где Сиран? – спросила она.
Я пристегнулся и покосился на Паллино, прежде чем ответить. Старый офицер был полностью пристегнут и усердно глазел в иллюминатор, крепко сжимая кончики ремней и притворяясь, будто его здесь нет.
Но я не мог его за это винить.
– Решила остаться здесь, – ответил я, не мешая Паллино прикидываться невидимкой.
Глава 65
«И стелются пески, безбрежны и бесплодны»
[25]– Да здесь ничего нет, – заявила Отавия Корво, выглядывая из-за планетарной голограммы, составленной нашими легкими зондами.
Она попала в точку.
Мы отправились далеко за край изученной Галактики, потратили почти пятьдесят лет, чтобы обогнуть ее ядро на полном ходу, и очутились там, где никто прежде не бывал. Если бы сюда и отправились колонисты, они проскочили бы мимо этой системы. Даже шахтеры-разведчики не появлялись здесь – настолько далекой и пустой была одинокая уродливая планета, вращающаяся вокруг красного карлика. Безводная. Безвоздушная. Безжизненная и непримечательная. На голограмме она была ржаво-коричневой, на обоих полюсах увенчанная шапками замерзшего газа – углекислого и метана.
