– Твой отец от тебя отрекся, – продолжила Валка по-доброму. – Твой дом – «Тамерлан». И для норманцев тоже. – Она опустила голову мне на плечо. – Мы – твой народ.
В тот миг я не отказался бы от бутылки вина – и воздуха, чтобы иметь возможность ее распить.
– Надеюсь, мы найдем хоть что-нибудь, чтобы оправдать все усилия, – закончила Валка.
– Найдем, – обнял я ее за плечи.
– Опять пытаешься пророчествовать?
Это заставило меня подумать об Иубалу и Сириани Дораяике.
Я так и не рассказал Валке о ветре на вершине. Это было слишком удивительно и одновременно слишком банально, и я не знал, как представить историю так, чтобы она поверила.
– Сны вернулись, – сказал я. – Сначала, когда мы только прибыли… когда мы обследовали планету, я задремал в разведывательном корабле. Потом еще полдесятка раз.
Я рассказал о черном куполе, о колоннах, удерживающих его над гладкой мощеной равниной. Об армии сьельсинов с белыми руками на знаменах. О Дораяике. О себе.
– Иногда мне снятся и другие. Паллино, Элара, Бандит и так далее.
– А я?
– Ты – нет.
Валка долго молчала, не поднимая головы.
– А я думала, ты не умеешь заглядывать в будущее.
– Не умею, – подтвердил я. – Не заглядываю. – Я повернулся к ней лицом. – То есть я не контролирую, что вижу. Это просто сны.
– Вот именно. Просто сны, Адриан, – улыбнулась Валка, успокаивающе взяла меня за руку и улыбнулась еще раз.
– А как тогда воспринимать то видение, что пришло ко мне в Калагахе? Помнишь?
Другое видение, посланное мне Братством по приказанию Тихих, было совсем иного рода.
– Когда ты на несколько часов заблудился в руинах и мы все решили, что ты упал в какую-то дыру и свернул шею?
Старая боль на миг вернулась, лицо перекосило, и я порадовался, что Валка не видит меня за матовой керамической маской.
– Точно.
В тот день она обозвала меня лжецом и варваром.
– Эти сны похожи на то видение. Валка, я не такой, как ты. Не запоминаю все до малейшей детали, но эти сны… они такие живые. Они, как Тьма, не проходят, – объяснил я, зная, что она понимает, о чем речь. – Если сосредоточиться, можно увидеть их так, как в первый раз.
Валка спокойно кивала.
– И что, по-твоему, означают эти твои сны? – спросила она.
Я много об этом думал. Мы находились на Анитье уже несколько месяцев.
– Помнишь, что Кхарн Сагара говорил об Актеруму? – спросил я, отворачиваясь.
– Это было Танаран, – поправила Валка.
– Что?
– Об Актеруму рассказывало Танаран, а не Сагара.
Я не придал этому значения.
– Последние годы я обдумывал, что значит это слово. Что, если Актеруму – это «Акумн ба-терун»? Место, где скала. Или купол, не знаю. В моем видении был купол. А сьельсины маршировали под открытым солнцем и небом. Без повода они так не делают. По интонациям Танарана можно сделать вывод, что это какое-то священное для сьельсинов место. Место паломничества. Во сне их сборище напоминало какой-то… фестиваль.
– Вроде твоего триумфа?
В голове всплыли картинки из пропагандистских фильмов.
«Демон в белом».
Белый демон. Бледный демон. Мы с Дораяикой были одинаковыми фигурами на доске. Белой и черной.
– Иубалу, генерал Дораяики, упоминало жертвоприношение. Якобы Дораяика предвидело мою смерть.
– Оно просто хотело тебя запугать, – отмахнулась Валка.
– А если нет? Если Сириани Дораяика тоже получает видения от Тихих? От Тихих или… кого-то еще? – Я обхватил лицо руками. – Валка, нам нужны ответы. Сейчас, прежде чем Береника станет следующим Маринусом. Прежде чем запылают Эдда, Делос и все остальные планеты.
На это Валке сказать было нечего, и мы продолжили сидеть молча.
– Когда-то давно, – сказала наконец она, и я почувствовал на себе ее взгляд, – я тебе говорила… что не позволю тебе умереть. – Ее рука сжала мою. – Пусть тебя снятся какие угодно сны. Пусть приходят любые видения. Это не важно.
Ее уверенность, пусть и ничем не подкрепленная, воодушевила меня. Кошмары попрятались. Валка вдруг поднялась, словно смутившись, и подошла к гравиметру.
– Что нам, по-твоему, следует искать? – спросила она, не поворачиваясь.
– Не знаю. Узнаю, если найду, – ответил я, подумав о ветре, который я почувствовал на вершине горы, и о моем отражении в стенах Калагаха.
Она молча кивнула.
– Валка, здесь точно что-то есть. Я… не могу сказать, что чувствую это, но сны становятся хуже. Реальнее. А ветер…
– Ветер?
Я не собирался об этом рассказывать, но проговорился. Теперь дороги назад не было.
– В тот день, когда мы впервые поднялись на гору, ты ушла вызвать шаттл. Когда я возвращался за солдатами, подул ветер.
– Адриан, тут нет атмосферы. – Валка повернулась ко мне, скептически щуря глаза.
– Знаю! – ответил я, чувствуя ее скепсис. – Знаю! Знаю, что звучит глупо, но…
Валка сложила руки на груди:
– Я тебе верю. Просто не знаю, что на это ответить.
Я почувствовал облегчение. Услышав о моих видениях в Калагахе, Валка мне не поверила, и хотя мы были вместе уже десятки лет, я до сих пор втайне боялся ее презрения. Устыдившись, я опустил голову, забыв, что сквозь маску ей не видно моего лица.
– Хотел бы я и сам знать, – сказал я. – Хотел бы, чтобы все было просто.
– И я, – ответила она, протягивая руку. – Улыбнись. Мы ведь об этом и мечтали, разве нет?
Я обвел комнату взглядом. Мы вдвоем руководили маленькой экспедицией на неизведанную планету. Мы только и говорили что об исследованиях, и если это время было краденым, как и то, что мы провели на Фессе и Колхиде в целом, – то так тому и быть. Для большинства из нас краденое время – все, чем мы располагаем… если вообще можем его найти.
– Ты права, – сказал я.
Да, мы всегда говорили об исследованиях. Занимались ими вместе, рука об руку.
Валка склонилась надо мной, заслонив подвешенную над гравиметром светосферу.
– У нас впереди еще почти четыре года, – сказала она. – Что-нибудь придумаем.
Четыре года – долгий срок.
Но слишком короткий.
Его еще сильнее укорачивали обманчиво длинные дни Анитьи – дни, в которые мы не обращали внимания на стандартный календарь и наши биоритмы. Александр так и не вернулся с «Тамерлана», а Варро навещал нас лишь изредка, и бо́льшую часть времени мы с Валкой находились в гигантском городе одни, занося на карты колонные залы и извилистые коридоры, сканируя каждый выступ и рифленые потолки. Как и в Калагахе, почти все поверхности были покрыты округлыми анаглифами. Одни я не мог обхватить руками, другие были не крупнее человеческого глаза. Анаглифы были отмечены неизвестными символами и расползались по черному камню причудливыми узорами.
