– Я не чудовище, – сказал я, отмахиваясь. – Все это… не могу сказать, что понимаю… но ваши требования выполнять не собираюсь.
– Ты обязан.
– Должен быть другой способ, – парировал я.
«Нет».
Губы моего отца не шевелились. Огрызнувшись, я отвернулся от него, подошел к монументу, уверенный, что сам смогу все увидеть. Прижал обе ладони к черной поверхности, желая почувствовать холод. Не получилось.
– Покажите, – прошептал я.
Боковым зрением я по-прежнему видел мерцание. Странное двойное зрение никуда не делось. Я повернулся к мерцанию. Тихие что-то во мне изменили – а может, я всегда обладал такой способностью, просто не замечал этого.
Над серой равниной возвышался черный купол в окружении витых колонн. Вокруг собралось великое воинство, а вдалеке загораживал солнце гигантский, похожий на луну корабль-мир. Под темной звездой на ветру реяли черные знамена, под ними – более традиционные флаги, украшенные символом белой руки и сьельсинской каллиграфией.
– Yaiyah-toh! Yaiyah-toh! Yaiyah-toh! – скандировали сьельсины, громыхая копьями по земле.
Сотня сьельсинских вождей ожидала появления того, кто был могучее их всех. Дораяика пришло, увенчанное серебряной рогатой короной, ведя на цепи меня. Я выглядел старше, чем в прежнем видении, с седыми, как у отца, висками. Я был изможден и тощ. Но мое постаревшее лицо было мне более знакомо, чем то, что было у другого меня с «Демиурга».
– Akterumu! Akterumu! – раздался пронзительный крик, и у меня потемнело в глазах.
Мы перенеслись на сьельсинский корабль – тот, что заслонял собой солнце. Князь князей стоял на возвышении среди своих сородичей, вытянув перед собой когтистую руку. Рядом, на помосте, на коленях был я, по-прежнему скованный по рукам и ногам. За мной проходила вереница людей, подгоняемых копьями сьельсинов, мелькали человеческие лица.
Я заметил волнистую гриву Отавии, услышал, как кричит Паллино:
– Задай им жару!
Но я был не в силах их спасти.
Пророк хлопнул в ладоши.
Вся вселенная наполнилась криком, и я понял, что кричу сам, лишь когда стал задыхаться от нехватки воздуха в легких. Видение вновь померкло, мерцание прекратилось, и вокруг меня воцарился прежний мир. То, что я увидел, было ценой за ошибку, будущим, которое я не должен был допустить.
– Отпустите меня, – потребовал я. – Дораяика летит к Беренике, я сам видел. Отпустите меня!
Сам не знаю, где во всей этой мешанине я успел разглядеть Беренику. Информации было слишком много, и я пытался не расплескать ее, как дорогое вино в ладонях.
Тень лорда Алистера оставалась на месте; мои слезы ее не впечатлили.
– Я могу их спасти! – почти закричал я.
Двойное зрение больше не направляло меня, и я едва держался на ногах.
– Я должен вернуться!
«Ты еще многого не знаешь, – произнес неслышимый голос. – Если улетишь сейчас, то окажешься там, где нам до тебя не дотянуться».
– Раньше ведь дотягивались, – ответил я.
«Время меняется, – ответило Тихое. – Скоро твое время укроется от наших глаз».
Я представил волну времени и, кажется, понял.
– Вы можете вмешиваться в мой… – я не сразу подобрал нужное слово, – сюжет, только когда ваше будущее находится внутри границ вероятности. Но теперь мы вышли за эти границы, и правила игры поменялись.
Их громкое молчание я счел согласием.
– Я должен лететь на Беренику, – покачал я головой. – Если остановить Дораяику там, то всех можно спасти. И ваше будущее тоже. Способ есть. Должен быть!
Тихое не ответило.
Ответил мой отец:
– Клянешься всегда доходить до конца начатого пути?
Произнесено это было не голосом Дьявола Мейдуа, а голосом императора, я в замешательстве посмотрел на него. Это была часть клятвы, данной мной при посвящении в рыцари. Как мало значили эти слова тогда и как много значили теперь.
– Клянусь, – ответил я, отвергая пророчества и судьбу.
– Тогда ступай. – Тень отца подняла руку, указывая на монумент.
«Тогда ступай».
Подойдя к черному камню, я положил на него ладонь и почти прислонился лицом к глифам на его поверхности.
С помощью нового зрения я понял, что это вовсе не глифы. Понял, что многолетние усилия Валки и всех ее предшественников, направленные на расшифровку символов, напрасны. Это были не буквы неизвестного алфавита и не слова, а детали огромного непостижимого механизма. Монумент, коридоры и арки, все залы и переходы разрушенного города и руины, найденные нами на тронутых Тихими планетах, были частью механизма, протянувшегося через все измерения, и нам, пешкам, способным двигаться только вперед, было его не разобрать. Тоннели были частью этого механизма, благодаря ему они позволяли попасть в прошлое. Так и я попал сюда, на эту другую Анитью, в эту забытую временем вселенную. Тоннели Тихих были машиной, или чем-то вроде машины, что соединяла время, тянулась на север, юг, восток и запад, вверх и вниз сквозь бесчисленные вероятности.
Круглые символы на поверхности темного камня завертелись, как шестеренки, и удалились от меня. Моя рука провалилась сквозь камень, и я с изумлением увидел, как глифы раскручиваются назад, постепенно сдвигаются внутрь и вниз, пока передо мной вместо монумента не оказались арочный проход и лестница.
Разинув рот, я огляделся. Мое новое зрение давало мне лишь ограниченный обзор, и я отмечал только те ступеньки, с которых уж точно нельзя было упасть. Монолит был не больше фута диаметром и стоял на самом краю обрыва, но лестница за ним вела прямо вниз по склону, в пустоту.
Я знал, что должен делать.
Я шагнул и начал спуск. Глифы вращались вокруг, выстраивая коридор из темной материи стен. Путь был прямым и узким, и мне приходилось придерживаться руками за глянцевый камень по обе стороны. Я точно не знал, насколько продвинулся, не видел, как далеко идет коридор. Вскоре даже свет вершины скрылся, оставив меня в кромешной тьме.
Спустя некоторое время свет забрезжил впереди. Сперва – лишь точка. Затем – пятно диаметром с гайку. Коридор расширялся, узкие стены раздвигались. Пока я не оказался под сводчатой аркой. Свет был дневным, а вскоре вокруг моей головы пронеслась и светосфера.
Одна из наших.
До меня дошло, где я. В переднем зале разрушенного города. Догадка подтвердилась спустя мгновение, когда я очутился у внешних ворот. Теперь передо мной был четкий путь, меня ждала дорога, спускавшаяся к белым модулям лагеря. Я вернулся в мир живых.
Понимая, что дышать здесь нечем, я все равно подставил лицо солнцу, почувствовал кожей его слабые лучи. Второе зрение осталось со мной, слабое, на краю восприятия, но его хватало, чтобы сделать выбор и встать, чтобы хотя бы миг сопротивляться вакууму. Будущее было для меня потеряно, прошлое – скрыто. Без помощи Тихого я был слабее; оно исчезло в своем отдаленном времени, в непостоянных дебрях еще не наступивших времен.
