Я не знал, есть ли в этих словах подвох и стоит ли мне улыбнуться, но чувствовал, что участвую в некоем спектакле.
– Я просто не привык к такой компании, ваше высочество.
– Прошу, зовите меня Селеной. Сэр Адриан, вы мой гость, но говорите вы так, словно ожидаете, что из леса в любой миг нападут волки. Их сюда не пускают. Хищников держат в отдельной охотничьей зоне далеко отсюда. – Она небрежно махнула в сторону стены парусов.
Решив, что она шутит, я позволил себе по-марловски улыбнуться. Я видел тот лес, о котором она говорила, Королевский лес, разделенный стенами и террасами на отдельные зоны, часть которых были особыми экосферами и находились под колпаком. Охотничьи угодья располагались на нижнем и дальнем уровнях летучего острова, отделенные от других зон высокими белокаменными стенами.
– Мне комфортнее среди солдат, ваше вы… Селена. С принцессами я почти не общался.
Она весело рассмеялась и сказала:
– А еще вы общаетесь с демонами, если верить слухам! Сьельсинами, ирчтани… всякими разными. Правда, что на Воргоссосе были умные машины? Один человек из разведки говорил…
Кем бы этот разведчик ни был, ему следовало держать язык за зубами.
– Ирчтани не демоны, – ответил я. – Они такие же, как мы, только внешне не похожи.
– И сьельсины тоже? – спросила она. – Они больше похожи на нас, чем ирчтани.
– Похожи, – согласился я.
Этот вопрос крайне занимал меня в детстве. Гибсон хвалил меня за то, что я обратил внимание на физическое сходство и родство, которое могло означать это сходство. Это давало надежду на мир между нашими народами.
– Но я бы не сказал, что они такие же, как мы.
Принцесса согласно кивнула.
– Когда я была маленькой, няня рассказывала мне историю о планете, населенной людьми, чьи лица выражали никому не понятные эмоции. Когда они радовались, то кричали, а когда испытывали отвращение – улыбались. Весь смысл истории был в том, чтобы научить меня не доверять никому на Форуме, но я всегда представляла, что это правда. Что где-то есть такая планета.
– Это недалеко от истины, – сказал я. – Несмотря на внешний вид, внутри сьельсины совсем не похожи на нас.
Я вспомнил костяной монумент, человеческие останки на обеденном столе и изуродованную рабыню, которую, как собаку, таскал на поводке отпрыск Аранаты.
Селена кивнула, но я усомнился в том, что она поняла.
– А ваши ирчтани?
– Я обязан им жизнью. Если бы Удакс – это их центурион – не помог мне в битве с генералом сьельсинов, меня бы здесь не было.
– С тем генералом, которого возили на триумфе? – спросила она, пристально уставившись на меня. – С тем, которого поглотили машины?
– С ним.
– Жуткое создание, – вздрогнула Селена; в этом я был с ней согласен. – Какие они?
– Сьельсины? – уточнил я, в первую очередь для того, чтобы получить время на обдумывание ответа. Но ответ сорвался с языка прежде, чем я спохватился. – Не такие, как я надеялся.
– Не такие, как надеялись? – Селена пришла в замешательство, и, повернувшись, я заметил, что она глядит на меня с удивленной улыбкой. – Что это значит?
Многие считают, что все без исключения дети нобилей избалованны и глупы. Этот стереотип – как и многие стереотипы – зачастую верен, но в случае Селены был ошибочен. Да, ее ограждали от мира. Да, она была наивной. Но легкомысленная на вид принцесса вовсе не была таковой. Буду честен, из всех знакомых мне императорских отпрысков – Филиппа и Рикарда, Фаустина и Ирины, даже Александра – Селена нравилась мне больше других. Если бы не невидимая рука политики и фантом Валки между нами, я бы, возможно, проникся к ней искренней симпатией.
Она задавала интересные вопросы и слушала мои ответы внимательнее большинства людей.
– Я рассказывал, что хотел был схоластом, – начал я спустя несколько секунд.
– Вы рассказывали, что хотели быть волшебником, – возразила она.
– И это тоже, – грустно улыбнулся я. – Еще в детстве я изучал их язык. Я не понимал, почему мы не пытаемся помириться с Бледными. Война ведь длится уже несколько столетий. В юности я был уверен, что с ними достаточно просто поговорить и все изменится. Я хотел получить такую возможность. Поэтому записался добровольцем, отправился на Воргоссос и встретился с одним из их вождей. – Я чересчур увлекся и отошел от темы. – Там я понял, что ошибался.
Впереди фрейлины Селены громко смеялись. Одна ускакала далеко от остальных и, кажется, предложила скакать наперегонки, потому что дорога расширилась и теперь вела прямо между ровными, как в саду, а не в лесу, рядами деревьев.
– Ошибались? – Селена подталкивала меня к развернутому объяснению.
Прежде чем ответить, я вновь поднял голову и на этот раз заметил марсианина на платформе. Он держался за руль, а ногами уперся в педали. Не в силах избавиться от ощущения, что его взгляд и ствол пушки направлены на меня, я ответил:
– На Эмеше я взял в плен сьельсинского офицера. Оно было весьма рассудительно и даже благородно.
– Благородно?
– Оно заботилось о своих подданных, и я решил, что моя теория верна и война затягивается лишь потому, что мы этого хотим.
– Вы решили, что злодеи здесь мы? – поразилась Селена.
– Скорее, я вообще никого не считал злодеями. Или считал, что виноваты обе стороны. И сьельсины, и мы.
Я понуро улыбнулся, взглянув на коня, и, повинуясь какому-то импульсу, похлопал скакуна по бархатистой шее. Такое релятивистское мышление всегда нравится молодым. Ни во что не ставя родителей – а в лице родителей и любую власть, – они решают, что никто им не указ, что все знания, накопленные до них, – зло и что они единственные – добро. Я презирал Империю, потому что презирал отца, в детстве являвшегося для меня олицетворением власти. Считая его несправедливым, я решил, что справедливости можно добиться лишь своими руками. Я думал, у меня одного хватит мудрости исправить порочный мир, верил в это, не зная еще, что истинная мудрость заключается в осознании, что твоей мудрости никогда для этого не хватит.
– Сьельсины признают только силу, – откашлявшись, сказал я. – Их князья становятся князьями по праву сильнейшего, и когда слабеют, их смещают. Им неведома мораль, мудрость и отвага. Им не до героизма. Сьельсин, которого я победил на Эмеше, склонился к диалогу лишь потому, что проиграл. Но как только я дал слабину, он снова обратился против меня.
Несмотря на солнечный свет, пение птиц и спускающиеся с облаков белые башни министерства, перед моими глазами стояла темная камера боросевской бастилии. Я чувствовал медный запах ксенобитской крови и горелую плоть.
– Когда тот офицер напал, я думал, что это от отчаяния… что мое убийство дало бы ему возможность торговаться, показать свое превосходство – как принято у волков.
