– Таргудай пощипал, говоришь? – и с силой ударил его в грудь.
У Алтана побурело лицо, он захрипел, хватая ртом воздух.
– Как бы не придавил, говоришь? – Есугей снова ударил его. – Еще что-нибудь, может, хочешь сказать?
Тот отрицательно замотал головой, глядя перед собой помертвевшими глазами.
– Запомни, младший брат, – Есугей держал увесистый коричневый кулак перед лицом подавленного Алтана. – Буду я ханом или нет, не знаю, но старшим братом над тобой останусь навсегда.
– Прости, брат, за глупый язык, – протрезвевшим голосом бормотал Алтан. – Вино в голову ударило.
– Смотри, не забывай, а то будешь получать у меня, как в детстве получал. Помнишь эти мои руки?
– Помню, брат.
– И никогда не забывай.
Есугей неторопливо сел на коня и, не оглядываясь, поехал домой.
«Зачем я с ним связался? – с запоздалым сожалением он усмехнулся про себя. – Ну, теперь уж больше ни с кем не буду ругаться. Дядя наказал жить мирно, я согласился, а сам не отъехал сотни шагов, как Алтана побил, хоть и за дело. Дядя услышит, не одобрит…»
Алтан, подняв с земли поводья коня, ненавидящим взглядом смотрел ему в спину, шепча угрозы сквозь белые, острые зубы.
За юртами, не смея выглядывать, шушукались люди. У кого-то из юношей сорвался короткий смешок и тут же умолк.
В бессильной злобе Алтан сел на коня и, не глядя по сторонам, двинулся дальше.
VIII
О том, что произошло в табуне между Тэмуджином и Бэктэром, из домашних знал один Хасар. Побаиваясь гнева старшего брата, он помалкивал об этом, выжидая, что будет дальше, исподтишка наблюдая за обоими. В себе он уже давно держал злобу на наглого Бэктэра, который не упускал того, чтобы пристукнуть его незаметно от других. Прошлой зимой он до крови избил его за утерянную в сугробах стрелу, и Хасар не забывал обиды. А после драки между братьями, зная, что Тэмуджин не оставит выходку Бэктэра без отместки, он терпеливо ждал случая, чтобы присоединиться к брату и вместе с ним отомстить своему обидчику.
Тэмуджин, обдумывая происшедшее в табуне, все больше осознавал, каким опасным врагом становится Бэктэр, и это оседало в его мыслях вязкой, неотстающей тревогой.
«А не он ли меня предаст, как говорили шаманы? – втайне размышлял он. – Если у него уже сейчас такие выходки, что от него ждать во взрослые годы? И колдовать на брата не могу, предки не одобрят. Да и шаманы запретили».
Бэктэр в первое время после драки замкнулся в себе, затаился, ожидая отцовского наказания, но увидев, что ни Тэмуджин, ни Хасар не собираются разглашать это дело, воспрянул духом. Обрадовавшись, что показал брату зубы, и все обошлось удачно, он осмелел, и теперь смотрел на Тэмуджина с новой, едва скрываемой усмешкой в своих хищных, рысьих глазах.
Внешне ни один, ни другой не изменили своего поведения, при взрослых по-прежнему перебрасывались двумя-тремя словами, но оба твердо знали: дружбы между ними уже никогда не будет. Оба знали, что пока они во власти взрослых и живут в одном айле, вынуждены уживаться, но как только повзрослеют, то разделят отцовское наследство и разойдутся по разным сторонам. И тогда, кто знает, может быть и мечи им придется скрестить между собой.
– Давай, брат, убьем Бэктэра, – как-то вдруг нарушил его мысли Хасар, когда они вдвоем гнали коров из степи к вечерней дойке. – Я уже придумал как: заманим его в степь, подальше от людей, будто на охоту, и нападем с обеих сторон.
Коровы, тяжело нагрузившиеся за день, сами вышагивали по знакомому пути, и братья медленно ехали рядом, соприкасаясь стременами. Тэмуджин взялся было за плетку, чтобы заставить брата замолчать, но, взглянув на него, понял, что тот говорит не попусту.
– За тебя, брат, я вот этой рукой любому человеку вырву сердце, – растопырив перед ним грязные пальцы с длинными черными ногтями, он поднял взгляд к небу и громко произнес клятву: – Пусть Ясал Сагаан Тэнгэри пронижет меня огненной стрелой, если я вру!
Засунув плетку обратно, за голенище, Тэмуджин внимательно, будто впервые, разглядывал Хасара. «За что я так сержусь на него? – подумал он. – За то, что посмел думать, что я один не справлюсь с Бэктэром? А ведь он уже вырос, и стоит за меня, а когда повзрослеет, пожалуй, силой не уступит Бэктэру…»
– Пока не нужно, – коротко сказал Тэмуджин. – Посмотрим, что он еще покажет нам.
И сразу почувствовал облегчение, обрел обычную свою уверенность. С того дня он по-новому стал смотреть на Хасара: вот кто будет его опорой против недругов. «Уж он-то меня не предаст, – глядя на него, думал Тэмуджин. – Через несколько лет он всем будет внушать страх, раз уже сейчас такие дерзкие мысли в голове своей носит. Нужно его возвысить, и никакой Бэктэр не будет помехой».
IX
Тэмуджин вошел в юрту и сразу почувствовал что-то неладное. Мать, со своей стороны очага, отрешенно смотревшая перед собой, коротко взглянула на него и снова отвела взор. Отец с хоймора оглядел его исподлобья и движением головы приказал сесть рядом.
Долго стояла тишина. Мать сдержанно вздыхала и время от времени пристально посматривала на него.
«Про драку с Бэктэром узнали, – решил Тэмуджин и, сделав бесстрастное лицо, быстро обдумывал, как отвечать на вопросы. – Если накажут, то обоих… Сониды все живы… Больше ничего не было».
Нудно тянулось время. Большая черная муха, залетев в дымоход, злобно вызванивая, металась по юрте, ища выхода. В айле Даритая время от времени протяжно ржал молодой жеребец, которого еще в полдень Тэмуджин видел у новой коновязи.
Отец неторопливо допил хурунгу и со стуком поставил бронзовую чашу вверх дном.
– Ну, сын мой, – повернувшись к нему, он посмотрел ему в лицо. – Ты уже большой. Пора тебе жениться и завести детей.
Тэмуджин застыл с приподнятой рукой, забыв почесать вдруг зазудившийся висок, и молча переводил взгляд с отца на мать.
– Правда, по годам немного рановато для женитьбы, – отец положил тяжелую руку ему на плечо. – Но надо постараться: нам нужен внук. Год поживешь в племени олхонутов, у сородичей матери. Они тебе не чужие люди. Понимаешь меня?
– Понимаю, – еще не осознав до конца услышанного, сказал Тэмуджин.
– Этот вечер побудь с друзьями, а завтра мы с тобой тронемся в путь.
Тэмуджин вышел из юрты. Сквозь закрывшийся сзади полог доносился невнятный, недовольный голос матери.
Солнце склонилось над западными горами. Недоуменно оглядывая, будто впервые видел, юрты своего айла, он теперь ощущал, как внутри у него тяжелым комом разрастается неприятное, навязчивое чувство тоски.
Расставание со своим племенем и отъезд к чуждому народу, так неожиданно представшие перед ним, означали для него конец вольному детству и беззаботной жизни. Теперь ему предстояло шагнуть в суровую взрослую жизнь и дальше самому выверять каждый свой шаг, обдумывать каждое слово перед чужими людьми, не имея перед собой ни отцовской спины, ни защиты сородичей, в одиночку отстаивать свое имя и честь.
