Но Тэмуджин умел еще и другое. В последнее время он почти не целился глазами, вместо этого он стал чувствовать цель руками – они без него знали, куда и как стрелять, и делали все сами. Выпуская стрелу, Тэмуджин уже знал, что попал. Дед Тодоен этой весной на тайлгане обрезания лошадиных грив заметил его стрельбу и перед всем народом объявил, что такое чутье приходит только к тем, в чьих жилах течет шаманская или дарханская кровь. Тогда же и подарил ему семнадцать заговоренных годоли, не знающих промаха. Тэмуджин до сих пор не трогал их, храня в отцовском сундуке, а теперь все они были в его колчане, на них он и надеялся.
Из толпы вышел статный молодой мужчина в синем шелковом халате. В правой руке он держал длинный, около алдана, лук из оленьего рога; из колчана торчала единственная стрела с синим оперением из правого крыла селезня. Мужчина прошел вдоль строя подростков и встал рядом с Тэмуджином. Толпа снова притихла. Вынув стрелу-йори из колчана, он поднял ее высоко над головой, показывая народу, затем, быстро приладив к тетиве, резко натянул до самого жала. Тонкий свист хлестнул по ушам и унесся в сторону мишеней. Мужчина отошел в сторону, и стрелки одновременно подняли луки.
«Бухэ Бэлгэтэ хаган
[33], направляй мои стрелы…», – мысленно произнес Тэмуджин и первым выстрелом выбил крайнюю мишень.
Толпа вновь зашумела, дружными вскриками встречая точные выстрелы подростков. Тэмуджин, отрешившись от всего, неотрывно смотрел вперед прищуренными глазами. Руки его размеренными движениями посылали стрелы одну за другой.
Из пятнадцати его стрел только две ушли мимо цели, у других по пять и больше мишеней стояли нетронутые. Крики толпы усиливались, сливаясь в беспорядочный рев, многие с силой топтали травянистую землю кожаными гутулами, махали руками, и Тэмуджин не мог понять, от восторга его стрельбой или от досады на своих стрелков шумят хонгираты.
Стрельба сменилась скачками… Состязания, одно за другим, шли почти без перерыва, лишь менялись места на лугу да распорядители из молодых мужчин сменяли друг друга. Тэмуджин шел туда, куда шли другие подростки, делал то, что и они, и к концу он уже не мог припомнить, что было прежде, а что позже: скачки, стрельба на скаку, борьба, метание копья… Лишь крики толпы да непривычный для слуха трескучий говор хонгиратов врезались в память от этого дня.
Солнце перевалило на западную половину, когда он после последнего состязания – метания аркана – усталый, на запотевшем коне, встал в ряд со своими соперниками.
– Все вы видели! – снова выйдя в круг, кричал сивобородый старик, пытаясь перекрыть шум толпы. – Жених к нам попал непростой… Жить он будет у нас в курене, и поэтому все дети должны обучиться у него мужским искусствам. Отныне все игры с ним…
Тэмуджин не слушал старика. Теперь, когда все было позади и оставалось одно – разлука с отцом – его охватило глухое ко всему безразличие, смешанное с тоской, усталостью. Даже мысль о Бортэ не грела его сердце, как вчерашним вечером или нынешним утром.
Над дальними горами медленно проплывали вереницы белых облаков.
«На север кочуют, – сузив глаза, чтобы не было заметно, Тэмуджин следил за ними. – На Онон… Скоро и отец тронет коня в ту сторону… а я останусь…»
Прощальный пир был в той же большой юрте Дэй Сэсэна. На этот раз, кроме старейшин и мужчин, пришли старухи и родственницы невесты. Тэмуджин долго подносил подарки, привезенные с собой, сидящим вдоль обеих стен, начиная от старших. Потом, восседая рядом с невестой, долго слушал юролы
[34] старейшин…
Наконец все вышли из юрты, и в кругу собравшегося народа Есугей подарил Дэй Сэсэну своего заводного коня.
Провожали Есугея с пышными почестями. Дэй Сэсэн поехал с ним до места их встречи в степи у родника, взяв с собой полусотенный отряд нукеров. Там они должны были заночевать и расстаться наутро. Тэмуджин остался в курене хонгиратов.
XIV
Алтан был третьим, младшим сыном покойного Хутулы-хана. Братья его, Джучи и Гирмау, хоть и были старше его – один на три, другой на два года – будучи медлительны и умами и языками, далеко уступали своему последышу. Алтан же еще в детстве выделялся своим задиристым нравом, а когда вырос, он словно взял старшинство среди родных братьев. Имея ум коварный и хитрый, он рано научился склонять их на свою сторону, и те привыкли слушать его.
С самого раннего детства дети Хутулы держались особняком среди двоюродных и троюродных братьев. Среди мальчишек рода их выделяло то, что отец их был ханом. Родственники и соседи, многочисленные тетушки да старухи баловали подарками, наперебой расхваливали перед родителями, отмечая разные их достоинства. Податливые на ласку детские души скоро привыкли к лести и подношениям. Умер Хутула, исчезли сладкие улыбки тетушек, смолкли подобострастные их голоса. Но осталась в сердцах подростков неистребимая страсть к почестям и поклонам, где-то там, глубоко внутри засело сознание особенного своего положения.
Повзрослев и став нойонами, они и думать не могли о том, чтобы место их отца занял кто-то из их сверстников. Лучше быть среди равных, говорили они между собой, чем кланяться кому-то из своих же двоюродных братьев. Когда дед Тодоен на последнем пиру высказался за то, чтобы выдвигать Есугея на ханство, Алтан поклялся не дать ему сесть на отцовский трон.
– Если уж нельзя без хана, – говорил он после пира, уединившись с братьями в своей юрте, – пусть это будет кто-то постарше, пусть хоть Таргудай, но не этот заносчивый выскочка.
– Очень правильно говоришь, младший брат, – сразу же согласился с ним Джучи. – Не дадим ему помыкать нами, как малыми детьми.
– Да и спокойнее будет при Таргудае, – поддакнул Гирмау, – мы от него далеко, пока нет войны, не сильно будет докучать, а этот, если станет ханом, ведь не даст нам спокойной жизни. К Таргудаю надо прислоняться.
К Есугею братья испытывали давнюю неприязнь. Однажды, еще во времена детских игр, ребятишки куреня выбирали между собой хана на десять дней. Уже все были согласны избрать Джучи, как старшего сына Хутулы. Но тут против встал Есугей:
– Где вы слышали, чтобы хан хуже всех метал копье и не умел бороться?
Джучи, хоть и был младше Есугея на два года, будучи ханским сыном, не мог стерпеть оскорбления и вызвал его на борьбу. Есугей одним рывком уронил Джучи на спину. Даже не повозился для приличия, а просто бросил как новорожденного ягненка, вызвав злорадный смех в толпе куренных мальчишек. Ханом избрали Хутугту, как старшего по возрасту. Впервые они, ханские дети, были открыто оттеснены от власти среди сверстников и такого позора не могли простить Есугею.
Когда они выросли, во время татарской войны Есугей собрал трехтысячное войско, и всех младших братьев вместе с нукерами отдали ему в подчинение. Есугей, казалось, нарочно старался унизить их, детей Хутулы, принародно давая им задания наравне с простыми сотниками. Зубы свои искрошил Алтан, стоя каждое утро в строю и выслушивая его приказы. И когда после победы борджигины делили добычу, Есугею дали втрое больше, чем им, детям Хутулы, только за то, что тот собрал под свое знамя три тысячи человек разного отребья из рабов да бродячих охотников. Позже, когда Есугей пригнал из кереитского похода огромные табуны коней и верблюдов, он не поделился ни с кем из тех, кто не пошел с ним. А после смерти двух своих старших братьев Есугей завладел таким улусом и войском, что стал одним из первых в племени монголов.
