– А ну, попробуй-ка моего угощения, – улыбнулся Ехэ Цэрэн, испытующе следя за Даритаем. – Наверно, давно такого мяса не пробовал?
Тот округлил глаза, уставившись на жирные куски изюбрятины, расширил ноздри.
– Откуда это у тебя?! – удивленно посмотрел он на хозяина. – Ведь за это тебя…
– Да нет, – махнул рукой Ехэ Цэрэн, опасливо вскинув на него взгляд. – Есть у меня один сумасшедший нукер. Вчера в тайге он подстрелил зверя, я его уже наказал и запретил подъезжать к лесу ближе, чем на три перестрела. Ну, а мясо ведь нельзя выбрасывать, это большой грех, его надо съедать, каким бы путем оно ни попало к тебе, а то боги в следующий раз не дадут. Вот я и пригласил тебя отведать. Мог и всех братьев позвать, но пойдут разговоры, дойдет до старейшин… А ты меня не выдашь, я знаю…
– Ну, если так, дело другое, – Даритай удовлетворенно отвел от него взгляд, вынул маленький нож для еды и облизнул губы. – Давно я не пробовал звериного.
Благополучно обойдя опасное место, вдруг возникшее в душевном разговоре, хозяин облегченно перевел дух.
Даритай ел долго и жадно, блаженно прижмурив глаза, обсасывал ребрышки, разжевывая их крепкими зубами. Наевшись мяса, он лишь для вежливости попробовал вареной сметаны, крови и, взяв в руки чашку горячего супа, трезвеющими глазами посмотрел на Ехэ Цэрэна.
– Я тебя понял, брат. Ты правильно говоришь. Эти негодные люди, дети Хутулы, и в детстве нас обижали, и сейчас, когда умер брат Есугей, уже начинают поднимать свои черные головы. Еще не успели засохнуть кости Есугея, а они уже заводят разговоры о дележе его табунов. А ведь за спиной их стоит… – Даритай понизил голос, опасливо оглянувшись по юрте. – Знаешь кто?.. Таргудай. У этих только рты, а голова у него… Тайчиуты ведь тоже хотят отхватить от улуса брата. Но мы не должны им поддаваться. Если будем держаться вместе, много они не смогут взять. Я женюсь на Оэлун, дед Тодоен будет за нас, по закону предков я должен наследовать… Но и вы должны меня поддержать, тогда уж я вас не обижу… Главное удержать табуны у себя, не дать тайчиутам. Если они начнут зарываться, мы обратимся к собранию старейшин племени. Главное, нам самим быть заодно, тогда никто не сумеет нас обобрать, ведь обычаи предков за нас. Правильно я говорю, брат?
– Очень мудро ты говоришь! – радостно вскинул на него глаза Ехэ Цэрэн. – Нам всем нужно дружно встать против детей Хутулы. Таргудай здесь голоса не имеет, он их языками будет говорить, но дед Тодоен и старейшины племени вступятся за нас, а с этими троими мы уж сами управимся.
– Только мне самому нельзя вести такие разговоры с братьями.
– Почему это? – Ехэ Цэрэн всем туловищем наклонился вперед, пристально всматриваясь в него. – А кто же будет с ними говорить, я один? Опять за чужой спиной хочешь спрятаться?
– Мне нельзя, люди узнают, будут ненужные разговоры, – Даритай просительно положил руку ему на плечо. – Ты уж сам по-тихому поговори с ними, ты это умеешь… ведь ты с самими восточными духами сможешь о чем угодно договориться, ведь это все знают… Кто каждую осень неизвестно откуда пригоняет табуны с чужими метками?.. Кто кроме тебя способен бесшумно проделывать такие дела? А я, по глупости своей, пожалуй, все испорчу…
Лесть Даритая, было видно, смягчила подвыпившего Ехэ Цэрэна, и тот опустил голову, раздумывая, но тут Даритай крепко сжал ему плечо.
– Если у нас все получится, если удержим табуны в своем роду, я тебе дам двойную долю. И никто не узнает о том.
– Двойную?.. – исподлобья недоверчиво посмотрел на него Ехэ Цэрэн.
Даритай уже понял, что победил.
– Пусть они будут тверды и согласны, когда наступит главный разговор. Теперь все от них зависит. Пусть вцепятся зубами и когтями, и стоят на своем, если тайчиуты придут их уговаривать…
Ехэ Цэрэн, наконец, резко поднял голову, прямо посмотрел ему в глаза.
– Хорошо, я со всеми поговорю, всех склоню, упрошу, заставлю. Но ты потом, смотри, не забудь про обещанное.
Расстались они поздним вечером, в густых сумерках, пьяные и довольные друг другом. Ехэ Цэрэн вышел провожать гостя. Даритай, глядя одним глазом, тыкал удилами коню в ноздри, пытаясь взнуздать. Потом он долго не мог попасть ногой в стремя. Четырехлетний жеребец, недавно объезженный и непривычный к винному запаху, отворачивался, беспокойно перебирал ногами, норовя подальше отодвинуться от него. Ехэ Цэрэн пытался помогать ему, придерживая одной рукой тяжелое бронзовое стремя, а другой пропихивая в него его гутул. Наконец, Даритай взобрался в седло, склонившись, обнял хозяина за плечо, шепнул в ухо:
– Никому не будем говорить о нашем разговоре.
– Ни одна голова не узнает, – с пьяной твердостью заверил его тот.
VII
Вернувшись с Бурхан-Халдуна, Тэмуджин оставил березовые стволы в айле дяди Ехэ Цэрэна и, договорившись с Джамухой о том, что они вместе пойдут к стрелочнику, приехал домой. Перед юртами дяди Даритая он встретил Хачиуна, игравшего с друзьями в бабки, приказал ему расседлать коней и отвести на пастбище. Проходя мимо молочной юрты, сквозь гомон женских голосов и равномерно-быстрые, вкусно чавкающие звуки сметаны, раздающиеся из темной двери, уловил повелительный голос матери – она вместе с рабынями сбивала масло.
Он наскоро утолил голод из котла холодными остатками супа и, обглодав баранью кость, вышел из большой юрты. Хотелось спать. Оглядевшись, выбирая место, где можно скрыться от посторонних глаз, облюбовал кожевенную юрту, скрытую за телегами и высокими арбами. Там хранились зимняя одежда, одеяла и шкуры, и без нужды туда никто не заходил.
Он вошел в застоявшуюся прохладу, пахнущую пылью, мышами и горькой травой, отгоняющей бабочек. С трудом привыкая к сумраку, подошел к сложенной у стены куче из оленьих шкур, упал на нее и тут же заснул.
Проснулся он от шума. Снаружи доносился громкий женский плач. Тэмуджин прислушался: плач раздавался в их айле. Какая-то женщина надрывно вопила, время от времени разражаясь злобными проклятиями и причитаниями.
«Кого еще пригнали злые духи? – подумалось ему тревожно. – Стрелы я в колчане оставил… нанесет еще порчу на оружие…»
Тэмуджин неохотно встал со своего нагретого лежбища, ощупью добрался до двери. Лучи предзакатного солнца больно ударили по глазам.
У двери большой юрты стояли Хасар и Бэлгутэй.
– Что там случилось? – Тэмуджин подошел к ним.
Бэлгутэй сник головой, а Хасар неопределенно пожал плечами и ухмыльнулся:
– Бэктэра побили… мать Сочигэл плачет.
– Кто его побил?..
– Не знаем, не говорит ничего… наверно, опять стал задаваться перед парнями, за это и получил…
Не дослушав его, Тэмуджин вошел в юрту.
У очага сидела Сочигэл со злыми красными глазами, с которых на бледные щеки стекали маленькие частые слезинки. Мать Оэлун сидела рядом, умиротворяюще положив руку ей на плечо, ласково говорила:
